Опасная беременность. Девочка Басманова
Шрифт:
Застываю и тут же начинаю вырываться. Мужчина зло рычит, хватает меня за юбку, которую буквально разрывает. Молния трещит. Собачка, судя по звуку, отлетает на пол, звякает о глянцевую плитку.
Нет-нет-нет!
— Ещё церемониться с тобой, блядь.
Это он МЕНЯ так назвал?..
Я бы укусила ему второй палец. Но понимаю, что только сильнее разозлю его. Поэтому чуть не плачу и кричу:
— Не трогайте меня, пожалуйста, я девственница!
Не верю в то, что говорю. С испуга, на панике, хватаясь за последнюю
Дура… Он же сказал, что так будет ещё интереснее…
Сжимаюсь вся, понимая, что натворила. А вдруг его это только заводит?
Бабушка говорила, что у богатеньких свои причуды. И девственниц они вскрывать любят… Говорила мне, что по приезде в столицу мне, невинной овечке, запудрят мозги. Поимеют, а потом бросят. Это в лучшем случае. В худшем… выкинут в канаву.
Боже, что я наделала…
Он останавливается. На удивление – останавливается! А я чувствую, как с моих бёдер соскальзывает плиссированная юбка. Соприкасается с полом.
Смотрю на мужчину, сдерживая рвущиеся наружу слёзы.
Взгляд его – внизу. Чуть ниже моего живота, где… трусики мои.
Неужели его эта новость только возбудила?
Только не это!
Вспоминаю, какие на мне сегодня трусы, и краснею.
Розовые в чёрный горошек. И с таким же милым бантиком на краешке.
Нет, я, конечно, люблю красивое бельё, но надевать его в дорогу нецелесообразно! То кружево в попу воткнётся, то натрёт на сгибе бедра… А тут простые, удобные. И почему-то мне стыдно за них именно в этот момент.
— Дьявол, — ругается, и тут же после этого слова летит отборный мат. Отпрянув от меня, разворачивается и куда-то уходит.
Вместо того, чтобы в припадках собираться и бежать из квартиры, где дежурит охранник, стою и пытаюсь прекратить надрывно плакать. Слёз вроде бы и нет, но… Страшно до безумия.
Мужчина возвращается быстро. Не успеваю даже опомниться. И я опять напрягаюсь и натягиваюсь, как струна на гитаре.
Падает на диван с какой-то красной коробкой. На аптечку похожа.
— Сюда иди, — грозно и с каким-то наездом кидает мне. И воспротивиться не могу. В одних колготках, трусах и футболке семеню до него. Совсем не до одежды.
— Сядь.
Не хочу подчиняться, но попа сама приземляется, словно под притяжением, на диван.
Он протягивает мне аптечку.
— Достань перекись и бинты. Палец мне перевяжи.
Протягивает ладонь с большим пальцем, который я прикусила. Вау, до мяса…
Гордиться здесь нечем! Наоборот, чувствую вину.
Да какая вина, Ульяна?! Тебя чуть не изнасиловали!
Ага, и чтобы он не попробовал сделать это ещё раз… надо быть хорошенькой.
Дрожащей рукой тянусь к аптечке.
— Не дрожи. Не трону.
Взгляд летит в его равнодушное лицо.
— Правда? — переспрашиваю ещё раз, хлопая глазами.
—
Я не спрашиваю, почему он передумал. Просто делаю всё на автомате. Это я делала тысячи раз уже. Практика у меня имеется. Бабушка у меня бывший медик. И я знаю всё о первой помощи и частично разбираюсь в некоторых медикаментах. А перевязку сделать… без проблем.
— Извините, — зачем-то прошу прощения за прокушенный палец. Сильно же я его…
— Дикарка, — выплёвывает с пренебрежением. Будто это не он пытался изнасиловать меня пару минут назад. — Салфетки возьми. Рот вытри, весь в крови. Я будто с Ганнибалом Лектором сижу.
Боже, точно! Хватаю салфетки, вытираю губы. Вот бы ещё конфету какую съесть, чтобы этот металлический привкус во рту перебить.
— Вы сами виноваты… — сипло и глухо выдаю, возвращаясь к пальцу. Не знаю, услышал он или нет.
— Ты с мужиком, в ночи, в промзоне. Я тебя за проститутку принял, а не за целку.
Целка.
Какое пренебрежительное слово!
— Я же сказала, что не знаю его… — чуть не постанываю в голос. Наверное, нет смысла что-то ему доказывать… Такие мужчины стоят на своём.
— Приезжая? — вдруг спрашивает.
— Как узнали? — опять поднимаю голову, встречаясь с цепким изучающим взглядом. Он уже не так напряжён и разъярён. Успокоился. И странно осматривает меня. Опять.
— Говоришь не как москвичка, — усмехается, явно издеваясь надо мной. Но мне об этом уже говорили – не заденет. Все талдычат, что мы в Волгограде «гэкаем», но этого не замечаем. Да плевать, откуда я, нормально говорю! — Плевать. Перевязывай.
— Вы меня не тронете? — спрашиваю с надеждой. Может, ещё не поздно воткнуть ему что-нибудь в плечо и убежать, а?..
— Тронул бы, — усмехается. — Против девственности ничего не имею. Но твои трусы всё возбуждение убили.
Ничего не имеет! Тронул бы! Вот дура! Зачем вообще про девственность кричала? Ещё так выпалила резко, спасаясь!
Но хорошо, что я трусы эти надела.
— Шучу, — угрюмо выдаёт. — Понял, что ты не лжёшь. Про того мужика. Ты явно не собиралась лишиться целки в машине, ещё и непонятно где. Да и в таком белье.
От его слов я краснею. Да, представления у меня явно другие… И в них точно нет того, что чуть не случилось пару минут назад.
— Хватит о моих трусиках говорить, — прошу его, завязывая бантик из бинта. — Обрабатывать два раза в день. «Левомеколь» купите. Хорошее средство. Могу я идти?
Он цепко смотрит мне в лицо.
И сердце из пяток поднимается к горлу, барабанит где-то в висках, из-за чего начинает болеть голова. Страшно становится. Он же не передумает?
Окидывает взглядом моё тело, и я зажимаюсь, крепче прижимая аптечку к ногам. Прикрываю ей своё бельё. Или стоит посветить ими ещё, чтобы у него точно не встало?