Опасная фамилия
Шрифт:
– Как же ее зовут?
– Кажется, Полина… Впрочем, она могла назваться выдуманным именем. А ведь показалась мне дамой самого лучшего воспитания.
– И все-таки не могу понять, – сказал Серж. – Как она могла тебя обмануть? Ума не приложу…
– Ты знаешь, как я дорожу этим перстнем, – ответила Надежда Васильевна. – Это не только память о нашей помолвке, но и память о твоей матушке, а это для меня священно…
– Да-да, конечно, спасибо Наденька. Когда ты надевала перчатку, разве не заметила, что перстня нет?
– Ах, боже мой! Серж, это было какое-то колдовство, не иначе. Я ничего не заметила, не обратила внимания, не мучь меня, пожалуйста, я страдаю не меньше тебя. – Надежда Васильевна отвернулась.
– Слышал, что ловкие мошенники умеют так пыль в глаза пустить, что и себя забываешь. Но не думал, что придется испытать это на себе, – сказал Серж. – Прости, забыл спросить: как твоя поездка.
– Алина собирается замуж. Только об этом и говорили.
– У нас тоже все благополучно. Сережа подрос, бегает по саду, гувернер еле за ним поспевает. В нем я невольно вижу черты матушки…
– Я по нему скучала. А кто в доме из прислуги остался?
– Только швейцар. Остальные в Петергофе.
– Это ужасно. Ни одной горничной. Придется пить чай в кофейне. Ладно, все равно сегодня вечером поедем в Петергоф.
– Господин Ванзаров ждет тебя завтра, – напомнил Серж.
– Ничего, если немного подождет. Я хочу увидеть сына. Кажется, вечность его не видела. Надо ему купить в городе подарков.
Пролетка подъехала к старинному особняку на Большой Морской улице. Извозчик взялся за борьбу с чемоданами. Каренин подал жене руку, чтобы сойти. Она сама подхватила шляпную коробку. Серж взялся за звонок и дергал так долго, что чуть не оторвал шнур, пока за стеклом не появилась заспанная физиономия Василия Лукича, бывшего гувернера, разжалованного в швейцары по возрасту и развившемуся пристрастию к спиртному.
Василий Лукич кланялся и бормотал что-то сумбурное, от него пахло застарелым потом и старым матрасом. Каренин дал извозчику чаевые, чемоданы внесли в дом, Надежда Васильевна отправилась привести себя в порядок.
– Хорошо, что все так счастливо кончилось, но это испытание отняло у меня все силы, – сказал она, уходя наверх.
Серж тоже пошел наверх. В этот час ему бы уже следовало быть на службе или хотя бы поторопиться туда. Но он не спешил, из головы не шло странное происшествие, так внезапно начавшееся и кончившееся, и это необыкновенное везение, пославшее Ванзарова. Давняя привычка Сержа доводить любое дело до конца, любой задаче находить решение, сколько бы ни потребовалось времени, заставляла его в который раз анализировать происшедшее в поисках причины. Никаких логичных или осмысленных доводов он не нашел. И все же сошелся на одном: если позарятся на драгоценность, украдут хоть у спящего, хоть бодрствующего. Такой хороший урок следовало запомнить накрепко, могло пригодиться.
Все еще в раздумьях, он вошел и не раздернул шторы, чтобы впустить солнечный свет, а зажег электрический. Что-то в знакомой обстановке было не так. И хоть последний раз он заходил сюда третьего дня, Серж не мог понять, что же его смущает. Разгадка нашлась сразу: на спинке кресла висел сюртук. Сюртук был не его: ни по фасону, ни по размеру – он был явно маловат для крепкого и рослого мужчины. Пока семья была на даче, в доме раз в неделю убиралась приходящая горничная. Она занималась пылью и паутиной, к вещам не прикасаясь. Неужели Василий Лукич совсем уже сбился с правил и повесил свой сюртук в кабинете хозяина? Серж потрогал ткань, – она была добротной и не дешевой. Он взял сюртук и принюхался. Запах был удивительно знаком. Что было совсем уж необъяснимо.
Захватив сюртук, Серж вошел в их общую с Надеждой Васильевной спальню. В нее можно было попасть еще из будуара супруги с противоположной стороны. Дверь в будуар была закрыта. Он и здесь включил свет. И оторопел, не веря своим глазам. Но беспомощность и слабость были глубоко чужды ему. С самого детства Серж воспитывал в себе силу и решительность в поступках. Еще не до конца понимая, что произошло, первым делом он бросился к двери будуара и тщательно запер ее на ключ.
– Серж, что ты делаешь?
Голос Надежды Васильевны звучал приглушенно. Он попросил ее не беспокоиться, отдыхать, переодеваться, но оставаться пока у себя. Ему требуется кое-чем заняться. Двигаясь вплотную к стене, он вернулся к открытому проему двери и заставил себя посмотреть. То, что находилось перед ним, было так ужасно и так невозможно, что Серж не отвернулся, а смотрел и смотрел.
Наконец, он встряхнул головой и плотно затворил дверь в кабинет. Теперь следовало что-то предпринять. Привычка оценивать ситуацию, а затем совершать поступки удержала от первого, импульсивного шага. Серж заставил себя сесть, не замечая, что все еще держит сюртук, и прикинуть варианты. Их было не так уж много. Каждый из них не сулил ничего хорошего. Это происшествие было куда неприятней кражи перстня. Не так легко из него будет выбраться.
Еще раз прикинув шансы, Каренин выбрал решение, которое ему казалось не столько правильным, сколько логичным. Правильного решения не было. В наличии имелось плохое, очень плохое и катастрофическое. Из трех он всего лишь выбрал первое. Бросив сюртук на кресло, Серж подошел к телефонному аппарату, недавно установленному в его доме, снял с рычага черный рожок и прокрутил ручку вызова станции.
8
Сыскная полиция делила полицейский дом с управлением полицеймейстера 2-го Отделения столицы и 3-м Казанским участком. За неимением своих помещений для допросов всех задержанных отправляли в участок, где для этого держали отдельную комнату позади приемного отделения. Даму в вуали посадили на табурет перед письменным столом. Она закинула ногу на ногу и нервно покачивала ботиночком. Из пары филеров, задержавших ее, в допросной остался только Афанасий Курочкин, ростом достававший чуть не до потолка, но при этом имевший странное свойство растворяться в окружающей обстановке не хуже хамелеона.
Ванзаров пропустил вперед инкогнито. Престижная должность няньки при бездельнике выпала ему по чистой случайности. Иные чиновники департамента полиции готовы были отдать многое, чтобы иметь счастье сопровождать особу королевской крови. Здесь виделись большие перспективы для карьеры и уважения начальства. Ванзарову эта обуза была ни к чему. Три дня назад его вызвали в Департамент, где сообщили радостную новость: он выбран в качестве сопровождающего высокопоставленного лица. Ванзаров спросил, нельзя ли отказаться от подобной чести. Ему пояснили: отказаться можно, дело добровольное, но на прежнюю свободу и возможность выбирать дела тогда рассчитывать не стоит. Или знакомить кронпринца с преступным миром Петербурга, или вся тяжесть службы чиновника сыскной полиции. Выбирать особенно было не из чего.
Кронпринц Леопольд оказался на редкость добродушным и компанейским малым. Он сразу обещал Ванзарову одну из высших наград своей небольшой страны и щедро раздавал золотые гинеи каждому, кто ему приглянулся. Первый день был посвящен визиту в ссыльную тюрьму на Захарьевской улице. В Петропавловскую крепость принца на всякий случай вести не рекомендовали. А то, чего доброго, увидит политических заключенных. На Захарьевской содержалась публика мирная: воры, убийцы, бездомные. Все как один получившие срок и ожидавшие отправки в ссылку или на каторгу.