Опасное молчание
Шрифт:
Ответ пришел быстро. Ганнуся выслала нужную справку, и вскоре Мелана выхлопотала себе пропуск в пограничное село, где ее ждали друзья.
За все годы Мелана впервые воспользовалась отпуском и выехала в Родники.
Разве перечеркнешь крестом все пережитое?.. Со стыдом и страхом Мелана ловит себя на мысли, что боится встречи с сыном. Нет, не забылась горечь того дня, когда ребенок так откровенно отторгнул свою мать, когда Марьян замкнулся в себе…
Конечно, Петру хотелось взять детей с собой
— Может быть, надо как-то подготовить Марика? — забеспокоилась Ганна.
— Не нужно, — спокойно возразила Мирослава Борисовна. — Лучше, если они сами, без нашей помощи найдут друг друга.
Петро уехал один.
В райцентре он успел побывать у Яроша и передать ему просьбу Ганнуси — непременно быть вечером в Родниках. Заглянул в книжный магазин и купил несколько новых книг для себя и детей. Собирался еще зайти в библиотеку, но взглянув на часы, поспешил на площадь, где и встретил Мелану, только что вышедшую из автобуса.
— О, это чудесно, что и до Родников мы поедем в автобусе «Львов»! — обрадовалась Мелана.
— Этот комфорт ввели здесь со вчерашнего дня, — с улыбкой уточнил Петро.
Через два часа они были почти дома. Чтобы сократить дорогу пошли напрямик, через луг, пламенеющий кострами маков среди белого разлива ромашек. Нарвали огромные букеты.
Петро помог Мелане перелезть через не очень высокую каменную ограду, вслед за ней перемахнул сам, и они очутились в больничном саду, как раз возле «пасеки». Для начала Петро привез сестре один улей. Сейчас на пышных головках кашки работали пчелы. Две тотчас же, угрожающе жужжа, уселись на букете в руке Петра.
— Отведайте, отведайте, — проговорил Петро, поближе рассматривая пчел, сосущих нектар с алых маков и белоснежных ромашек. Так молодые люди стояли минуту-другую, вдыхая запах трав, прислушиваясь к пению птиц. Затем, раздвигая ветки кизила, отягощенные созревшими ягодами, они начали пробираться к центральной аллее сада. На их лица и руки падали холодные, чистые капли, оставленные на листьях еще предрассветным туманом.
Голос Ганны они услышали раньше, чем сквозь листву увидели ее в белом халате. Рядом с ней стояла, выпрямившись, тоненькая Надийка.
«Это она?» — спросили глаза Меланы. По дороге Петро рассказывал ей о Надийке, девушке, которую зовут самым светлым именем на свете.
— Да, она… — прошептал Петро.
Надийка стояла в замкнутом молчании, безучастная, опустив глаза, тогда как Ганна, разговаривая, кормила хлебными крошками скворцов. Доверчивые, как дети, птицы садились ей на руки, плечи.
«Какое чудесное освещение!» — обрадовался Петро. Он поставил на траву чемодан Меланы, бережно положил на него цветы и снял с плеча фотоаппарат.
Боясь
Притаившись в кустах, Петро, любуясь игрой солнечного света, мягко ласкающего бледное лицо Надийки, впервые смог ее хорошо рассмотреть. У нее чуть вздернут носик, необыкновенно нежная, как у ребенка, линия подбородка, а прикрытые густой тенью прямых и черных ресниц глаза конечно же черные… Обидно, что горестное недоумение еще не смягчилось на ее лице.
…Петра опять охватило какое-то безотчетное глубокое и радостное волнение, что на свете живет эта девушка. Он был счастлив оттого, что она без зова, без спроса вошла в его сердце…
Сфотографировав Надийку, Петро взял чемодан, цветы и вышел из своего укрытия. Мелана — вслед за ним.
Поцелуи, слезы Меланы, утешающие слова Ганны, вопросы, короче — все как обычно при встрече подруг.
Петро смущенный стоит возле Надийки. Светлые, мягкие волосы его еще резче подчеркивают бронзовое от загара красивое лицо.
— Какие чудесные цветы! Кому же это? — и Ганна дает понять, что их надо отдать больной.
Петро мог бы возразить, что это цветы для Ганны, Надийке он сам соберет в горах другие… На их лепестках будут лучиться капли росы… И головки их долго еще будут прислушиваться к шуму водопада, вблизи которого они росли…
— Подари девушке эти цветы, — теперь уже просит Мелана.
— Прошу вас, — не без смущения Петро протянул букет Надийке.
Она застеснялась, не взяла цветы, отошла, как от чужого.
— Это мой брат, Надийка, — поспешила сказать Ганна. — Он тебя нашел почти мертвую и принес в больницу.
Взгляд Ганны, настойчивый и добрый, полный надежды, ожидания, казалось, открыто подзадоривал: «Да улыбнись же, пророни хоть единое слово».
Петро растерялся. Он не знал, куда девать цветы, которые держал в руках. И вдруг положил их девушке на колени.
Надийка вся как-то сжалась, поникла, точно сломанный цветок, опаленный зноем.
«Она чем-то напоминает Юльку… Юльку из моего детства», — подумалось Петру.
Послышались чьи-то шаги. Ганна оглянулась.
— Лейтенант из пограничной заставы, шепнула она брату. — Только… это новый, я его не знаю…
Внезапно больная вдруг как бы встрепенулась, переменилась в лице, смертельно побледнела. Но прежде чем Ганна и Петро успели это заметить, высокий, чернявый лейтенант, широко раскрыв объятия, радостно проговорил:
— Петрик? Вот это встреча!
Если бы не нос с горбинкой и глаза, сидящие так глубоко, что стоило лейтенанту засмеяться, как их вовсе не стало видно, — Петро не узнал бы Мирослава Антонюка.