Опасности диких стран
Шрифт:
На другой день индейцы толпами теснились у хижины, где содержался Натан. Некоторые приходили, чтобы поглазеть на него, другие — чтобы задать вопросы о тайнах будущего, а менее легковерные старались разгадать загадку его появления, прежде чем поверить в его сверхъестественный дар. К последним принадлежал Авель Доэ и некоторые старые опытные индейцы, которые забрасывали пленного вопросами.
Но все это не производило на Натана ни малейшего впечатления. Мнимым колдуном как будто овладел бес молчания, и он не обращал внимания ни на индейцев, ни на отца Телии. Он сидел пред ними равнодушный и молчаливый.
Авель Доэ уже до этого пытался узнать о Натане у пленника, Ральфа Стакполя; но Ральф из осторожности клялся, что видит этого человека впервые. Он также утверждал, что не знает ни капитана Роланда, что он не причастен к краже лошадей, а всю вину брал на себя, уверяя, что сделал это ради собственного удовольствия и что никто ему ни в чем не помогал. Одним словом, от него ничего нельзя было добиться толком, и индейцы еще больше предались суеверному страху.
С наступлением ночи Натана привели в хижину Венонги, где предводитель, окруженный знатными, опытными воинами, держал перед ним речь на ломаном английском языке и все повторял, что он, Венонга, великий предводитель, а пленник — великий знахарь. Под конец он выразил желание, чтобы знахарь своим колдовством вызвал Дшибеннёнозе, тайного убийцу его соплеменников, для того, чтобы он, предводитель, не боящийся ни воинов, ни чертей, мог сразиться с ним, как с человеком, и убить его. Натан выслушал и эту речь, не проявляя к ней ни малейшего интереса. Дикари уже стали отчаиваться, что могут заставить пленного выполнить их волю, но все-таки надеялись, что со временем он смягчится и уступит их просьбам. Они оставили его, осмотрев предварительно ремни, которыми он был связан, и убедившись, что узлы крепко затянуты и уйти он не может, поставили ему пищу и питье, также полагая, что он, если он колдун, может принять пищу со связанными руками.
Как только Натан остался один, от его напускного равнодушия не осталось и следа. Еще шаги удалявшихся дикарей слышались в кустах, а Натан уже вскочил на ноги и осмотрел все помещение, скудно освещенное тлевшим на земле огоньком. Все здесь было по-прежнему: кучи шкур в углу и разные хозяйственные принадлежности по стенам. Однако он заметил, что на стенах уже не было оружия, которое висело раньше, пока здесь находилась Эдита. Убедившись, что никто за ним не следит из темноты, он начал пробовать, крепки ли ремни, которыми были связаны его руки; но они не поддались его усилиям. Передохнув, он еще раз собрался с силами, и еще, и еще раз попытался разорвать ремни, но, увы, напрасно. Наконец, убедившись, что из оков вырваться невозможно, усталый, он облокотился на кожи и задумался.
Вдруг в одном из углов шатра, снаружи, послышался слабый визг, что-то зашуршало и заскреблось о стенку, словно какое-то животное пыталось пробраться в хижину. Натан вскочил… и как-то дико заблестели его глаза: он догадался, что это за животное, явившееся утешить его.
— Милая моя собачка! — прошептал он тихо: — докажи теперь, какая ты умная собачка.
Визг прекратился, но царапание и шорох продолжались еще несколько минут непрерывно и, наконец, из-под стены, из шкур показался маленький Петр, этот верный, преданный и до сих пор неразлучный спутник Натана.
— Я не могу тебя обнять, — сказал связанный и беспомощный пленник, когда маленький Петр подбежал к нему, уперся лапами в его колени и пристально смотрел ему в глаза. — Да, Петр, я не могу тебя обнять, а как бы я этого хотел! Но ты видишь, индейцы так крепко связали меня, что я даже не могу пошевелить рукой. Однако, Петр, я знаю: где ты, там есть и надежда. Скорее, — добавил он, подставляя ему свои связанные на спине руки, — скорей! У тебя острые зубы и ты ими ловко справляешься. Освободи же меня! Грызи, грызи ремни!
Умная собака, казалось, понимала каждое слово хозяина. Не медля она принялась грызть ремни, стягивавшие суставы рук Натана; а Натан все время подбадривал свою ученую собачку, тихим голосом лаская и поощряя ее.
— Один раз ты уже перегрыз ремни на мне, — говорил Натан, — помнишь, в ту ночь, когда четверо краснокожих связали меня и уже готовили для меня костер? Да, да, ты сделал это, маленький Петр, пока негодяи спали крепким сном. Грызи же и теперь, не бойся, если зацепишь мне руку зубами. Я прощу тебе это, даже если ты прокусишь до костей. Вот так, так, живей! Скоро, скоро твой хозяин будет на свободе!
Так подбадривал и торопил Натан свою собачку, которая продолжала свою работу. Потом Натан напряг мускулы, чтобы помочь маленькому Петру. Сильным движением натянул он ремни, и вдруг они затрещали, как будто в них надорвались волокна.
— Ну, Петр, грызи, дергай, сколько можешь! — вскричал Натан. — Ну, Петр, еще немножко… Да, скоро мы опять будем свободно бродить по лесам!
Но Петр, до тех пор так усердно работавший, вдруг перестал грызть ремни и стал тихо повизгивать.
В ту же минуту Натан услышал шум приближавшихся к хижине шагов.
— Да, Петр, правильно. Краснокожие приближаются к нам! Ну, иди, иди! Потом ты закончишь свою работу!
Собака послушалась приказания своего хозяина: он быстро юркнул под кожи, разбросанные на полу, и исчез из виду. Даже Натан не знал, ушла ли собака или только спряталась в углу. Шаги между тем приблизились к двери. Пленник тотчас же бросился на спину, положил голову на кожи и устремил взгляд на циновки, которые закрывали вход в жилище. Вот кто-то раздвинул их, и в ту самую минуту вошел предводитель Венонга, вошел медленно и с достоинством опытного воина. Он нес в руках оружие, как будто приготовился к бою. Его свирепое лицо с одной стороны было выкрашено ярко-красной краской, с другой — черной. На его кушаке блестел длинный нож для скальпирования, а в руке сверкал топор, весь — и рукоятка и клинок — из шлифованной стали.
В таком вооружении подошел он к пленнику. Глаза его горели бешеным огнем, как будто он собирался одним ударом топора разрубить Натана. Сразу было видно, что он исполнен гнева. Но вскоре выяснилось, что кровавых намерений он еще не имел. Он остановился в трех-четырех шагах от пленного и устремил на него взгляд. Кровь застыла в жилах Натана от этого дикого взора. Потом протянул руку с топором, но не для того, чтобы убить пленного, а для того, чтобы принять еще более угрожающую позу и чтобы еще грознее казалась речь, которую он стал произносить.
— Я — Венонга! — закричал он по-индейски. — Я Венонга, великий предводитель шавниев. Я воевал с белыми и пил их кровь! Они дрожат, когда услышат мой голос! Когда дикари их бичуют, они бегают перед костром, как собаки! Никто никогда не мог устоять перед Венонгой! Венонга победил своих врагов и убил их! Никогда не боялся Венонга белых… Зачем же ему теперь бояться белого? Где Дшибеннёнозе? Где пагуба моего племени! Где вопль моего народа? Он убивает моих воинов, он в темноте ползет по их телам, но он боится одного предводителя и не осмеливается предстать перед ним. Кто же я? Собака? Дикарки и дети проклинают меня, когда я прохожу мимо них; они называют меня убийцей их отцов и мужей; они уверяют, что я нагнал на них белого дьявола; они кричат: если Венонга храбрый предводитель, он должен извести проклятие их племени! И я, я — Венонга, я человек, который ничего не боится, я хочу найти Дшибеннёнозе. Но Дшибеннёнозе — трус. Он прокрадывается в темноте, убивает воинов, когда они спят, и боится сразиться с храбрым предводителем! Мой брат — колдун, он белый, он знает, как найти белого дьявола. Пусть брат заговорит со мной. Пусть он откроет, где мне найти Дшибеннёнозе, и он станет сыном великого предводителя, потому что Венонга примет его в сыновья, и он станет шавнием!