Опасные игры
Шрифт:
Римо увидал ее, проходя через гимнастический зал, и остановился понаблюдать за ней. И тотчас же отметил про себя, что такое поведение для него необычно. Среди прочих премудростей Синанджу, преподанных ему Чиуном, была методика занятий любовью, состоявшая из двадцати шести пунктов, последовательное выполнение которых должно было доводить женщину до неописуемого экстаза. Однако Римо редко встречал женщин, которые могли бы выдержать более тринадцати, и обычно это его не слишком волновало. Если нет риска потерпеть неудачу в любовных отношениях, то интерес тоже пропадает. А вместе с ним, видимо, и потребность
Произвело на него впечатление и то, как она делала упражнения на бревне, куске дерева шириной в десять сантиметров, на котором женщины выполняют танцевальные и акробатические элементы. Ее комплекция для гимнастки была помехой, но, преодолевая связанные с этим трудности, она все делала хорошо, и Римо видел, что этим ее потенциал не исчерпан. У нее еще была возможность совершенствоваться.
Завершив свою комбинацию на бревне пируэтом, она схватила полотенце и отбежала в конец гимнастического помоста, где с волнением стада ждать оценки судей.
Римо шагнул к ней и сказал:
— У тебя здорово получилось.
Она обернулась на этот неожиданный голос и, слегка улыбнувшись, снова отвернулась, устремив взгляд и сторону судейского стола.
— Правда здорово, — повторил он.
— Будем надеяться, что судьи тоже так считают.
— Сколько тебе нужно для зачета?
— Девять и три.
Они стояли и ждали, когда судьи поднимут флажки.
Ей дали оценку девять и четыре. Она подпрыгнула, взвизгнув от радости. Римо стоял к ней ближе всех, и она, раскинув руки, бросилась его обнимать. Он почувствовал упругость прижавшейся к нему груди и ощутил исходивший от ее волос пряный аромат свежескошенной травы.
— Ой! — вдруг произнесла она, осознав, что обнимает незнакомого человека, и резко отшатнулась. Затем поднесла руки ко рту, но тут же опустила и сказала: — Прошу прощения.
— Не стоит, — ответил Римо. — Поздравляю.
— Спасибо. А вы тоже участвуете в соревнованиях?
Римо кивнул.
— В беге на восемьсот метров. Я тоже получил зачет.
— Поздравляю. А как вас зовут?
— Римо Блэк. А тебя?
— Джози Литтлфизер, — ответила она и внимательно посмотрела на него, следя за его реакцией.
— Прелестно, — только и сказал он.
— Благодарю. И еще за то, что обошлись без дурацких комментариев.
— Они тут ни к чему, — сказал Римо. — Слушай, раз уж нам обоим есть что отпраздновать, почему бы не сделать это вместе? Я угощаю.
— Если это будет кофе, тогда идет, — ответила она.
Подойдя к стоявшей неподалеку скамейке, Джози обнялась по очереди с полудюжиной других гимнасток, которые все были гораздо меньше и моложе ее. Затем обернулась юбкой с боковой застежкой во всю длину и, всунув ноги в сандалии, была готова. Так она больше походила на девчонку с Мейн-стрит, чем на участницу Олимпиады, решил Римо и тут же подумал, что сам он в этой своей тенниске, штанах и туфлях скорее смахивает на сошедшего с корабля судового мастера.
Когда они вышли из гимнастического зала, Джози обернула себе шею шелковым носовым платочком и сказала:
— Мне бы душ принять.
— Мне бы тоже, но сначала кофе. А то я на режиме.
— А кто из нас не на режиме? — заметила девушка.
До этого ей хотелось только
— Есть, — сказала Джози — Я хочу есть. Так бы и проглотила полную тарелку какой-нибудь еды.
— Недостаток углеводов, — заметил Римо.
— Ага. Все, кого я знаю, восстанавливают его после соревнований макаронами. Да ты сам знаешь.
— Конечно, — солгал Римо, который ничего такого не знал, потому что, хотя и слыхал о потребности организма в углеводах, но сам питался в основном рисом, рыбой да время от времени свежими овощами и фруктами, — причем все это было корейское, из запасов Чиуна, и до того безвкусное, что Римо порой предпочел бы голодать, нежели есть такое.
В двух кварталах от колледжа они наткнулись на ресторанчик «Цае Чуан», и Джози Литтлфизер заявила, что хочет отведать китайской кухни.
Когда они вошли внутрь, в нос Римо ударил целый букет острых запахов, и он с некоторым сожалением подумал о том, что ему никогда уже не придется поесть ни лапши с кунжутовой пастой, ни щедро сдобренного специями цыпленка «Генерал Чин», ни нарезанных ломтиками гигантских креветок под неострым красным чесночным соусом. Тем не менее он с готовностью заказал все это для Джози Литтлфизер, а сам потягивал воду и смотрел, как она ест, напоминая ему при этом довольного жизнерадостного зверька, и видел, что ест она так же, как и выступает на бревне, — с наслаждением. И тут ему в голову пришла мысль, что сам он в своей жизни очень редко испытывал наслаждение, — с тех пор, как стал постигать секреты Синанджу. Он не знал наслаждения ни в сексе, ни в еде, а наслаждения от убийства ему тоже никогда не удавалось испытать, потому как оно сочетало в себе искусство и науку и идеальное совершение его само по себе являлось наградой. И он подумал не сделало ли его Синанджу, наделив сверхчеловеческими возможностями, менее человечным? И еще: стоило ли посвящать этому жизнь?
Джози начала было есть палочками, с которыми довольно ловко управлялась, но, выяснив, что ими невозможно донести до рта за один прием столько пищи, сколько ей хотелось, перешла на столовую ложку.
— Расскажи мне о себе, Римо Блэк, а потом я расскажу тебе, — предложила она, — а то мне с полным ртом неудобно.
Римо начал. Весь его рассказ был сплошной выдумкой. Он выдумал и семью, и город, в котором родился, и вообще все свое прошлое, сказал, что всегда мечтал попасть на Олимпийские игры, но не мог этого сделать до тех пор, пока не выиграл в лотерею десять тысяч долларов, что позволило ему бросить работу на автомобильной свалке и начать тренироваться.
— Конечно, я старше всех остальных бегунов, но не думаю, чтобы это помешало мне хорошо выступить, — заключил он.
— Я тобой восхищаюсь, — сказала Джози, продолжая жевать как ни в чем не бывало. — Ты знаешь, чего хочешь, и не остановишься ни перед чем, что могло бы помешать тебе добиться цели.
Римо знал, что все это чушь собачья, потому что единственное, чего ему хотелось, это выхватить у нее миску с лапшой и кунжутовой пастой и, слепив все это в один большой комок, бросить себе в рот, — и только память о Чиуновых наставлениях помешала ему. Он удовольствовался тем, что спросил: