Опасный беглец
Шрифт:
Он сплюнул бетелевую жвачку в золоченую чашу.
– Весь мой дом и моя казна в твоем распоряжении, саиб, – еще раз склонился раджа.
Он сделал знак слугам, и капитана Бедфорда повели длинными переходами, мимо темных закоулков, сквозь смрад жаровен и любопытные взгляды челяди, в отдаленную дворцовую пристройку. Человек восемь англичан сидели в комнате, из них трое – в офицерских мундирах. Дверь за капитаном тотчас закрыли, и два вооруженных чокедара [14]
14
Чокедар – сторож при дворе раджи.
Капитан Бедфорд сел на низкий диван и попытался прийти в себя.
– Бога ради, джентльмены, – сказал капитан, – кто мы здесь: гости или пленники?
– Мы сами уже вторую неделю ломаем головы над этим вопросом, – ответили Бедфорду соотечественники.
Долго не смолкал шум в деревне. «Пушки саибов в наших руках!» – Крестьяне праздновали победу.
К полудню из-за реки вернулся отряд сипаев, помогавший райотам при перехвате поезда. Сипаи гнали далеко за реку разрозненные отряды британцев.
– Восемь тяжелых орудий, – считали добычу крестьяне, – двенадцать малых да пятьдесят повозок с порохом и боевыми припасами!.. А фуры с мукой, сухарями, рисом, сушеными плодами!.. Печальный день сегодня у саибов…
Люди уселись на траве у пруда, на сдвинутых телегах. Женщины напекли лепешек из пшеничной муки. Плошки с жирной козлятиной пошли по рукам.
Лела, зарылась в солому на одной из повозок. Запах еды дразнил ее, она уже двое суток ничего не ела.
– Лела, где же Лела? – слышала она голос Чандра-Синга, но только еще глубже пряталась под солому.
Стыд терзал девочку: она не выполнила поручения, не донесла своего письма. Как она посмотрит теперь в глаза Чандра-Сингу?..
«Дочь нашего Панди», – называл он ее… А теперь что он ей скажет?..
– Где Лела? – кричал Чандра-Синг и заглядывал под навесы повозок.
Чандра-Синг нашел Лелу на дне последней телеги. Он стряхнул с девушки солому и поставил ее на ноги. Лела прикрылась платком, не смея глядеть на него.
– Прости меня, Чандра-Синг, я не донесла твоего письма.
Чандра-Синг улыбнулся.
– Я сам поспел к месту раньше своего письма, – сказал Чандра-Синг. Он повел ее к пруду, где собрался народ.
– Ты искала своего отца, Лела? – сказал Чандра и втолкнул Лелу в круг.
Она увидела ликующие лица крестьян и рослого сипая в белой чалме, сидящего в центре круга.
– Панди!.. Панди!.. – услышала Лела громкие голоса.
Она глядела на сипая, на его длинные полуседые полосы и изуродованный рот. Тот самый человек, которого она видела на крыше храма.
– Панди?.. – повторила Лела.
Сипай встал и шагнул к ней.
– Я обещал прийти и не вернулся, – сказал сипай. – Прости меня, дитя!
Он притянул Лелу к себе и посадил с собою рядом.
– Твоя мать ждала меня и не дождалась, – сказал Инсур. – Мы дважды едва не встретились с тобой, дитя, и дважды разминулись. Теперь ты навсегда останешься со мной.
– Отец! – прошептала Лела. Она долго сидела не шевелясь, припав к отцовской руке.
Дженни сидела на траве, бледная, поджав ноги, как индуска. Она оттолкнула от себя глиняную чашку со свежей водой, которую ей принес молодой сипай в желтой чалме.
– Я хочу домой! – сказала Дженни. – Отпустите меня.
– Твой дом далеко! – сказал сипай и улыбнулся. У него были белые как сахар зубы и хитрые ласковые глаза.
Он сунул ей в руку липкий сладкий плод свежего инжира.
– Ты поедешь с нами, – сказал сипай. – Не бойся, девочка, мы не обидим тебя.
Он усадил ее на кошму у столба, врытого в землю возле пруда, потом окропил водой чисто подметенный кусок земли и прошептал над ним несколько слов пуджи – очистительной молитвы.
Теперь это место было неприкосновенно. Никто другой не смел ступить на него, ни даже пройти слишком близко и бросить на него свою тень.
Был второй час пополудни – час приготовления пищи. В этот час вся Индия печет под открытым небом свой скудный хлеб.
Сипай раздул огонь, подбросил в него ветвей. Потом подошел к пруду и, не снимая легкой одежды, быстро окунулся в воду для обязательного перед приготовлением пищи омовения.
Вышел и, просыхая на солнце, начал месить у огня, на медном блюде, тесто из грубой пшеничной муки.
Дженни огляделась. Все кругом месили тесто, раздували огонь. Райоты готовили пищу.
Теперь у повстанцев было много муки: весь запас из обоза Бедфорда перешел к ним в руки.
Сипай налепил из своего теста лепешек и поставил их печься на железном листе. У того же огня, сбоку, он поставил вариться чечевичный суп в медном котелке.
Скоро лепешки были готовы. Сипай быстро свернул из большого пальмового листа что-то похожее на блюдо, обжигаясь, покидал на него лепешки и подал Дженни. Потом пододвинул к ней котелок с чечевичным супом.
– Ешь! – сказал сипай.
Сам он ел, макая лепешки в чечевичную жижу. Дженни смутил грязноватый цвет похлебки. Она съела свои лепешки всухомятку.
Сипай убежал куда-то. Он не походил на того кроткого индуса-няньку, которого Дженни помнила с детства, но всё же был добр к ней. Он принес ей молока буйволицы в чашке.
– Пей, – сказал сипай, – и не бойся. Никто не тронет тебя, девочка. Индия с детьми не воюет.
Дженни покорно выпила густое, горьковатое на вкус молоко.
– Теперь в путь! – сказал сипай.