Опасный груз
Шрифт:
Сам он воспринимал приказ не только умом, но и сердцем. Поэтому выполнение приказа делалось для него внутренней необходимостью.
С особым удовольствием читал и перечитывал Грибов очерк о своем ученике, называвшийся: "Правдивость офицера".
– Если бы мне предложили определить одним словом Крылова, - сказал бывший его начальник, адмирал Колпин, - я бы сказал: правдивый...
Что может это означать в применении к военному человеку, офицеру?
То, что он не позволяет себе приукрашивать подробности боя, в котором участвовал? Но это ясно и так.
Адмирал
Точный на войне и есть правдивый!
Коль скоро прикажут ему пройти заданным курсом девять минут, не отвернет через восемь с половиной, как бы трудно ни пришлось. Ни секунды не утаит, хоть за спиной не стоит никто и не проверяет его по хронометру.
Вместе с тем Крылов отличался богатством выдумки и воображения, направленными на то, чтобы в точности выполнить приказ.
Адмирал приводил такой пример.
Ночью случилось Крылову очутиться в непосредственной близости к вражескому берегу, буквально под дулами фашистских батарей.
Появление советских моряков в этих водах показалось гитлеровцам невероятным. Проблеском они стали требовать опознавательные.
– Мигай в ответ, - приказал Крылов боцману.
– Что мигать?
– оторопел тот.
– А что на ум придет! Бессмыслицу. Вздор. Абракадабру какую-нибудь...
Вернувшись на базу по выполнении задания, он объяснил команде свой не совсем обычный приказ:
– Я должен был лежать на курсе девять минут. Когда нас заметили гитлеровцы, мне оставалось еще три. Пока на берегу разгадывали боцманскую головоломку, мы к нужному месту и подгребли...
Укладывая газетные вырезки обратно в свою записную книжку и бережно перетягивая резиночкой, чтобы, храни бог, не растерять, профессор удовлетворенно кивал головой.
Да, бывший начальник Крылова метко охарактеризовал его. Именно правдивый, то есть точный в выполнении приказа!
И такой совершает вдруг вопиющую небрежность, два раза подряд сажает свой катер на камни?
Не ясно ли, что в этом есть какое-то противоречие, какая-то загадка, которую надо во что бы то ни стало разгадать.
Прибыв на место назначения - в маленький норвежский поселок, где находилась стоянка торпедных катеров, Грибов прямо с аэродрома отправился к командиру бригады.
Это оказался также один из его учеников, только на три или на четыре выпуска старше Крылова. Лицо было у него утомленное, озабоченное, помятое, под глазами темнели круги.
– Представьте, третью ночь не сплю, времени нет, - пожаловался он, но тотчас оживился, заулыбался.
– Наступаем, товарищ капитан первого ранга, наступаем!.. Северный флот поддерживает с фланга продвижение доблестной Советской Армии!.. По секрету скажу: скоро будем менять стоянку, переходить на новую. Прилетели бы дня на два позже, могли бы уже и не застать здесь...
Он опять нахмурился:
– Дел, доложу вам, по горло! Катера все время в бою, в работе... А тут еще эта нелепая история с Борей Крыловым. Лучший мой командир отряда! Просто плюнешь с досады, руками разведешь...
В отношении обстоятельств дела командир бригады не смог сообщить ничего нового. Да, повторная авария, примерно в одном и том же месте. Какое-то заклятое место, черт бы его побрал!..
Грибов спросил о вешках. Нет, банка не была ограждена вешками. Снесло штормом. Сейчас наши гидрографы восстанавливают ограждение. Да ведь Крылов шел в тумане, по счислению.
– Завтра утречком сходим туда на моторке, - сказал командир бригады. Поглядим вблизи на эту банку.
– Он всмотрелся в пасмурное лицо Грибова, добавил заботливо: - А теперь отдохните с дороги, товарищ капитан первого ранга. Для вас отвели квартиру Расмуссена, бывшего лоцмана. Лучшее помещение в поселке. Тут фашисты сожгли много домов при отходе. А у Расмуссена хорошо отдохнете после перелета. Такой перелет в ваши годы совершить, - это знаете ли!..
– А я не устал, - сухо сказал профессор (он не любил, когда ему напоминали о его годах).
Грибов отказался и от провожатого:
– Знаю поселок. Бывал несколько раз до революции, когда ходил на "Бакане".
Он попросил лишь прислать к нему на квартиру кого-нибудь из команды крыловского катера, лучше всего боцмана.
– Потом зайду к Крылову. Нет, нет, вызывать не надо. Сам зайду. Так лучше! Какой адрес у него?..
Грибов неторопливо шел вдоль единственной улицы поселка.
Он помнил ее совсем другой. Когда-то этот рыбацкий поселок был на редкость чистеньким и аккуратным, каким-то игрушечным (по субботам хозяйки с мылом оттирали мостовую перед домами). Весело сверкали медные ручки на дверях. Четырехугольная башенка кирхи поднималась над острыми черепичными крышами.
Сейчас в поселке осталось не более полутора десятков домов. На месте кирхи, взорванной фашистами, виднелась груда щебня.
Мрачно и пусто было вокруг. На снежных склонах, как зловещие черные пни, торчали обгоревшие трубы. Внизу в воде темнели сваи повалившегося набок причала.
Недавно еще отправлялись отсюда длинные караваны транспортов на запад. Спешно морем вывозились в фашистскую Германию богатства Северной Норвегии: запасы трески, железная руда, мачтовый лес.
Теперь тут была зона пустыни. Даже телеграфные столбы спилили гитлеровцы отступая. Не брезговали и проволокой. Проволока завершала длинный список награбленного. Все подметали под метелочку...
Но с приходом советских людей пустыня начала оживать.
По склону берега расхаживали среди деревьев саперы, держа перед собой миноискатели. Двое вели на поводке собаку, которая по запаху тола распознавала зарытые в земле мины. То и дело она останавливалась и коротко взлаивала.
Связисты, весело переговариваясь, волокли через улицу телефонный провод. Самый шустрый из них, - видимо, ротный шутник и балагур, - сбив набекрень пилотку, бойко объяснял что-то двум улыбавшимся норвежским девушкам, которые вышли на порог дома покрасоваться своими высокими чепцами и праздничными красивыми передниками.