Опасный мужчина

Бостон

Сентябрь 1845 года

На набережной всегда царило оживление, но за все прожитые в Бостоне годы Виктория Мария Райен ни разу не посетила эту часть города. Впервые она увидела шумные причалы шесть лет назад, когда десятилетней девочкой приехала из своего калифорнийского дома в гости к тете и дяде. Приезд запечатлелся в ее памяти как яркое событие; страх уступил

Должно быть, осенний воздух пропитан духом приключений, подумала она; всеобщая суета, гвалт, грохот снующих взад-вперед повозок создавали необычную атмосферу. Таинственные ящики с шелками, пряностями, драгоценными камнями, что выгружались из трюмов кораблей, рождали буйные фантазии о таких далеких странах, как Индия и Китай.

Заморские запахи – а некоторые из них были настолько тошнотворными, что спутники девушки зажали носы платками, – вызывают приятное волнение, подумала Виктория. Ее любимый кузен, выражая свое недовольство, раздраженно натянул толстый шерстяной шарф на нос и рот и бросил на девушку исподлобья хмурый взгляд, чтобы напомнить ей, что он считает эту вылазку нелепой и безрассудной.

Конечно, Син уже поделился с преподобным Гидеоном своим мнением относительно прогулки по бостонскому порту – слава Богу, он сделал это тайно, чтобы не выдать ее план дяде Симесу и тете Кэтрин, но весьма прямолинейно. Хотя Син возражал – он даже повысил голос, понимая тщетность своих усилий, – она была уверена, что он, как всегда, согласится сопровождать ее.

Тори поежилась, крепче прижалась к плечу старшего кузена и ощутила, что его мышцы напряглись. Син был недоволен, она знала это, но не мог дать волю своим чувствам в присутствии стольких людей. Вся группа находилась под присмотром и опекой преподобного Питера Гидеона.

Девушка посмотрела на шагавшего рядом высокого светловолосого священника; его лицо выражало решимость и сосредоточенность, оно напоминало лики святых из католического детства Тори. Теперь она исповедовала протестантскую веру – как отец до того времени, когда ради ее матери принял католичество, – и восхищалась Питером Гидеоном с экзальтированностью шестнадцатилетней девушки.

Син, не питавший столь восторженных чувств к преподобному отцу, сердито пробормотал:

– Это чистый абсурд! Как могла тебе прийти в голову идея отправиться сюда, чтобы проповедовать матросам и грузчикам воздержание от спиртного? Вероятно, в конце концов, мы окажемся на дне гавани. Или нас затащат силой на какой-нибудь иностранный корабль.

– Вряд ли это возможно. Нас слишком много.

Тори обвела взглядом компанию, состоящую в основном из последователей или прихожан Питера Гидеона. Несомненно, она была не единственной поклонницей преподобного.

Гидеон выделялся из любого общества. Его внутренняя сила и неистощимое красноречие позволили быстро собрать вокруг себя в Бостоне многочисленную паству.

– Посмотрите на этих людей – отбросы человечества…

Голос священника едва не потонул в грохоте повозок, криках, пронзительном скрипе швартовых. Возбужденные иммигранты заполнили набережную; в основном они были одеты бедно, кое-кто облачился в свой единственный приличный костюм.

Склонив светловолосую голову, Син прошептал на ухо Тори:

– Твой драгоценный святой Питер осуждает бедность?

Ее обтянутая перчаткой рука сильно сдавила плечо Сина, хотя вряд ли он ощутил это в полной мере через пальто и рубашку.

– Не будь таким безжалостным.

– О, маленькая кузина, я бы никогда не смог быть жестоким по отношению к тебе, – сказал Син, вздохнул и добавил со смирением в голосе: – Тебе это известно. Ты подчинила меня себе, когда тебе было всего двенадцать лет.

– Одиннадцать. И ты не имел ничего против, так что не изображай обратное.

Торжествующая улыбка Тори могла бы растопить сердце статуи; она убрала выбившуюся из-под шляпки прядь волос, кокетливо улыбнувшись спутнику. Ее лицо обрамляли золотисто-каштановые волосы, обычно тщательно причесанные, но сейчас свободно ниспадавшие на плечи. Порой Тори можно было принять за испанскую цыганку. Даже ее глаза, в уголках вздернутые вверх и излучавшие из-под изящно выгнутых бровей фиолетовое сияние, были необычными, они притягивали к себе взоры. Протянув руку, Син дернул ее за волосы.

– Злюка.

– Только когда я хочу быть ею.

Тори бросила на кузена предостерегающий взгляд, но ее упрек был явно проигнорирован. Син усмехнулся и просвистел мелодию популярной кабацкой песенки. Право, иногда он бывает просто несносным, и, если бы она могла выбраться из дома без него, она бы сделала это не колеблясь.

– Не обижай меня, – произнесла Тори. – Если тебе неприятно сопровождать нас, можешь вернуться домой.

– И пропустить такое зрелище? – Голубые глаза Сина лукаво засияли. Он выпрямился, спрятал волосы под свою строгую шляпу и ехидно добавил: – Ни за что. Я хочу увидеть, как святого Питера вышвырнут из таверны и посадят задом в лужу.

– Следи за своим языком. – Она раздраженно дернула за ленты своей шляпы и гневно посмотрела на кузена. – Ты осуждаешь замечательного человека, потому что тебе не дано понять его благородных и чистых намерений.

Насмешливая улыбка Сина выдала его мнение; Тори демонстративно отвернулась и замолчала. Она туго завязала ленточки шляпы под подбородком. Бессмысленно пикироваться с Сином. Ее кузен больше всего на свете любил спорить до изнеможения. В других случаях, возможно, жаркая дискуссия доставила бы ей удовольствие. Но не сейчас, когда речь шла о Питере Гидеоне. Тори слишком сильно хотела, чтобы все прошло гладко.

Питер должен увидеть в ней не только свою почитательницу. Разве за последние четыре месяца она не старалась изо всех сил привлечь к себе его внимание? И чего она добилась? Он по-прежнему обращался с ней так же вежливо и бесстрастно, как и с другими молодыми женщинами, толпами посещавшими его проповеди или лекции о пользе воздержания от спиртного. И все же иногда она замечала, что он смотрит на нее иначе, нежели на других. Этот замаскированный интерес вызывал у Тори смятение, она чувствовала, что он существует не только в ее воображении.