Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— В мое время о таком и не слыхали, — сказал Победоносцев.
— В ваше время, коллега, — сказал Чаянов, — вообще ничего не происходило. Тем не менее вы умудрились подготовить падение империи.
— Если бы я был жив… — начал Победоносцев, а Клюкин передразнил его:
— Если бы я был жив…
— Вы, именно вы и довели страну, империю… — Победоносцев поднял к потолку желтый высохший палец.
Как в таком душа держится, подумал Лаврентий Павлович и чуть было не улыбнулся, что позволял себе очень редко. Вопрос о местонахождении души
— Вы лучше расскажите, какие проводили расчеты, — сказала Лариса. — И что нам грозит.
«Правильный вопрос. К делу. Если бы все случилось лет пятьдесят или сто назад, взял бы я эту бабу. Настоящая баба. По документам дворянка». Лаврентий Павлович предпочитал дворянок.
Он посмотрел на ту девушку, внизу на берегу.
Девушка подошла ближе к ресторану. Это лишнее. Непроверенным лицам приближение к ресторану «Приморский» не дозволялось. Наверное, ее сейчас увидят велосипедисты или кто-нибудь из охраны. Надо бы ее допросить — почему она оказалась здесь, на пустынном пляже, где ее спутник? И того охранника из внешнего оцепления надо допросить…
Занятый своими мыслями, Лаврентий Павлович упустил начало речи Чаянова, но он уже знал это начало. Не впервые разговариваем.
— Да погодите! — Эти слова относились к Победоносцеву, который не был способен по старости и изношенности многого понять, но полагал себя мудрейшим, подобно кавказским старейшинам, давно выжившим из ума и потому очень удобным для экстремистов, которые под видом мудрости готовы вложить в их дряблые уста сумасшедшие лозунги.
Все зашикали на старца, и тот, ворча, замолк.
— Наверное, каждый из нас мечтал или, наоборот, боялся возможности возвратиться обратно — ожить, вылезти из ада, увидеть близких… Проходили годы, и эти желания посещали нас все реже. И не только потому, что наши близкие и даже просто помнившие нас люди ушли из жизни, но и потому, что мы не можем там жить. Изменилась наша кровь, изменились наши ткани… в это трудно поверить, но мы уже мертвецы. Если вернусь туда, откуда я родом, то через несколько часов или минут перестану существовать. Откройте гроб, в который не поступал воздух, и в первые моменты вы увидите черты лица покойного, словно он только что заснул, но в течение минут свежий воздух сделает свое страшное дело. Тело превращается в гнилую массу черной плоти…
— Господин профессор, я вас умоляю! — воскликнул Клюкин. — Хватит мне того, что я состою из плоти, смертной и непрочной, не повторяйте, что она отвратительна!
— Мы бесплотны, мой дорогой, — заметила Лариса. — Потому нам так хорошо.
— Не богохульствуйте! — прошептал Никифор.
Лаврентий Павлович смотрел на берег. Девица исчезла, но не уходила по берегу прочь — он бы заметил. Надо бы сейчас сбегать вниз, поглядеть, не подбираются ли чьи-то агенты к ресторану. Чьи-то агенты! Смешно звучит.
— Главное, — донесся до него ровный голос Чаянова, — что мы не можем вернуться. Никогда. Мы живем в запаянном гробу. И любой ветерок, любое движение воздуха
Все посмотрели на море. Все знали, что веет ветерок. Ветерок нес в себе беспорядок и опасность.
— Мы — улица с односторонним движением. Это вообще свойственно смерти. Ты можешь попасть сюда, в Ад, ты никогда не сможешь вернуться. И если кто-то раскроет дверь между нами и миром, в котором мы жили раньше, то вошедшие сюда останутся живы, а живущие здесь умрут.
Чаянов сделал паузу.
— Что нам и грозит, — закончил он.
Все молчали, потому Победоносцев повторил свою фразу:
— В мое время ничего такого не было.
— Ах, что вы знаете! — воскликнула Лариса. — Может быть, этот мир как пузырь на воде — уже возникал и погибал. Все может быть.
— Нам неизвестно, — сказал Чаянов, — когда возникла преграда между миром обычным и нашим. Какой она была тысячу лет назад, как изменилась.
— Тогда не трать время даром, — буркнул Победоносцев.
Чаянов не услышал.
— Но мы можем проследить, какой эта преграда была триста, двести лет назад, сто лет назад.
— Ну только не триста. Трехсотлетних среди нас нет.
— Есть, — сказал Чаянов, — я их отыскал. И обнаружил различия между прежними временами и временем нынешним.
Лаврентий Павлович был недоволен. Оказывается, этот пижон Чаянов раскопал каких-то старцев, и Лаврентий Павлович не знал об этом. А он-то думал, что в его списках есть все ленинградцы. И многие за пределами столицы.
— Где эти люди? — спросила Лариса. — Мне любопытно.
— В обители, — ответил Чаянов. — Я отыскал лесную обитель. Там старцы и старицы.
— И мне не доложил? — рассердился Никифор. — Вот уж не ожидал от тебя, голубчик.
«Конечно, я слышал о сектах, о людях, что прячутся десятилетиями в пещерах, в лесу, полагая, что они обязаны отмолить свои или чьи-то еще грехи. Но не встречал. И не занимался ими специально», — сердито думал Берия.
— Это не мое дело — верующих считать, — ответил Чаянов. — Главное не в этом. Главное, что за подотчетное время вплоть до ближайших к нам лет никаких обратных контактов не было. То есть сюда, к нам, можно было попасть. От нас вернуться нельзя. И не было дыр в занавесе, что отделяет нас от нашего прошлого. Была как бы воронка, она могла возникнуть в любом месте. Ты мог попасть в нее. Но никогда бы не увидел обратного пути. А за последние годы все изменилось и меняется… тревожно меняется.
— Он прав, — сказал Клюкин.
— Я прибегну к обратному методу доказательства. Сперва сообщу вам, в чем причина перемен. А потом приведу примеры и доказательства.
Никто не стал возражать.
— Население Земли увеличивается катастрофически. Уже в начале века появился кризис перенаселения. На рубеже двадцатого века население насчитывало миллиард человек. К концу века, несмотря на две мировые войны, казни, репрессии и так далее, на Земле народилось уже пять миллиардов. В пять раз больше. А что это значит?