Операция «Гадюка»
Шрифт:
– Добро. Я вернусь через три дня. Где тебя искать?
– Знаешь что, – ответила на это Верка. – Возьми свою ксиву обратно. Не мое это дело – может, ты работаешь на западные спецслужбы?
– Я тебя прошу, Вера. Ты единственный знакомый мне человек. Не имею я отношения ни к каким спецслужбам, клянусь тебе! Это наши дела, внутренние!
– Побожись!
Это было совсем неожиданно. Как в книжке Гайдара или Анатолия Рыбакова.
– Кем мне быть!
Неожиданно Вера сильно ударила его кулачком по плечу.
–
Бомжиха смеялась, улыбка была лукавой и вполне разумной.
Потом она спросила:
– Ты давно не ел, Егор?
– Несколько месяцев, – честно ответил Егор.
Вера приняла его слова за шутку.
– Пошли в буфет, – сказала она. – Я тебя угощаю.
– Деньги у тебя откуда? – спросил Егор.
– Я бутылки сдала, – ответила девушка. – Ты же видел у меня бутылки.
В вокзальном буфете было почти пусто.
Они взяли по стакану чая и по булочке с сосиской внутри.
Егор хотел есть, но, когда он откусил от булки, оказалось, что он и кусать разучился.
И глотать было трудно.
– Ты что, больной? – спросила Верка.
– В общем, больной, – признался Егор.
– Не заразный?
– Чтобы заразиться, к нам надо попасть, – сказал Егор.
– А где вы живете?
– Внизу, в аду, – ответил Егор.
– Я на тебя гляжу и думаю: ты сумасшедший или притворяешься? Можно я твою сосиску доем?
– Ешь.
Потом они прошли по перрону. Многие оборачивались, смотрели на Верку. Егору было чуть неловко, что на нее смотрят.
– Ты нарочно так разоделась? – спросил он.
– Нечаянно, – сказала Верка. – Но если я тебя компрометирую, то сейчас исчезну.
Она остановилась, протянула ему руку и сказала:
– Прощай. Я завтра позвоню.
Глава 14
Гарик Гагарин
Я живу в однокомнатной кооперативной квартире в блочном панельном доме без прикрас.
Места хватает для библиотеки, компьютера, тренажера, дивана, письменного стола и кухни с минимальным набором посуды. Как что бьется, я покупаю новую чашку. А еще чаще мне их дарят девушки. Среди моих знакомых есть обычай – дарить мне чашки, чтобы я их спокойно разбивал, не беспокоясь о последствиях.
Но чашки имеют обыкновение обгонять поток подкрепления.
Вчера я разбил английскую кружку, которую так берег, уж очень она была удобна, по руке, и главное, велика. На ней была надпись «Я люблю кофе». Только вместо слова «люблю» изображено красное сердечко.
Больше ничего плохого вчера не произошло.
Что в театр собирались с Катрин и не пошли – в конце концов, это не у меня насморк, а у нее.
Значит, в плохом настроении была виновата только чашка.
В дурном настроении я лег пораньше.
А ночью проснулся от того, что настроение испортилось совсем.
В полусне я вспомнил о том, что жизнь моя не сложилась, что я – урод, что со мной девушки в театр не ходят, что разбилась последняя хорошая чашка...
Я не хотел открывать глаза, чтобы не проснуться окончательно.
Потом все-таки открыл и посмотрел на часы.
Было всего половина первого – и проспал-то только час.
За окном неслись быстрые облака, подсвеченные уличным фонарем. Это было театральное зрелище. Ветер нес бурые и желтые листья, что тоже отдавало плохим театром.
Почему плохим?
Было так тревожно на душе, словно я потерял зарплату младшего сотрудника (в пересчете на у.е. – двадцать пять баксов).
Фонд Сороса не знает о нашем существовании. И это хорошо, они бы нас украли с помощью западных спецслужб, утащили в Штаты и выкачали бы из нас все тайны нашей державы.
Но что меня так беспокоит?
Я стал прокручивать в памяти весь день.
Саня Добряк занимается пушкинистикой и умело заманил на это минное поле Калерию. Нет, это меня не касается.
Катрин, как уже говорилось, в насморке. У нее покраснел нос. Она меня не любит. К тому же я не заслужил ее любви.
Но так ли уж мне нужна любовь Катрин? Мы ее пересидели, переждали, переделикатничали. Помните, у Джека Лондона есть рассказ «Когда боги смеются». Там как раз говорится о влюбленной парочке. Они так любили друг друга, так берегли свою особенную любовь, что, даже поженившись, дотрагивались до тела любимого партнера лишь кончиками пальцев. Терпели, но сдерживались. Думали, что такая любовь и будет вечной. А боги посмеялись. Однажды возлюбленные проснулись, и оказалось, что они больше не стремятся к интимной близости... Рассказать об этом Катрин или погодить?
Что еще могло случиться? Ага, дядю Мишу, моего генерала, перевели на другую работу, с повышением. О чем он сообщил Калерии. А Калерия – мне. Теперь, если что-то случится в мире без времени, то неизвестно даже, кто захочет в это поверить.
Что еще?
Ага, Тамарочка. Наше разумное животное прекрасной внешности. «Достоевщина, – сказала она, узнав о судьбе дяди Миши. – Его заказали, как братьев Карамазовых».
Нет, близко, но не то...
Я снова закрыл глаза и почему-то вспомнил Егора Исаева.
Должен ли я жалеть его? Он совершил благородный поступок и остался в Чистилище, чтобы не оставлять Люсю Тихонову. Это прошлогодняя история, не имеющая конца, если не считать записки от Егора, полученной недавно. В записке говорилось об опасности, проистекающей от деревни Максимовка. Дядя Миша, привыкший уже всерьез принимать тот мир, сгонял со мной в наиболее подозрительную Максимовку. Безрезультатно. Остается теперь ждать новой весточки от Егора.
Если она будет.
Егор... как они там с Люсей?