Операция молот
Шрифт:
— Сволочь! — сказал он, обернувшись к выросшему за его спиной Фэлко. — Этот гад взял ключи и уже собрался с ними сделать ноги…
Наемный убийца отозвался потоком нецензурной брани.
Пауэлл, глядя на жирное тело, думал, что ему до сих пор еще не приходилось никого убивать вне поля боя. Это ему показалось странным, о чем он и сказал.
— Ты просто давно не практиковался, Вилли, — усмехнулся Фалко.
Пауэлл вынул ключи из кармана Шонбахера, они вернулись в капсулу и стали приводить в чувство своего командира.
— Шонбахер
— Харви всегда был склонен к насилию и к идиотизму, — ответил чернокожий, поднимая пальцами веки Делла: этому тесту он обучился у санитаров во Вьетнаме на передовой. — Этот идиот все равно далеко бы не ушел, даже если бы он и открыл дверь.
— Нет?
— Нет. Слушай, Жеребчик, намочи тряпку, а?
Фэлко секунд через двадцать принес требуемое, и Пауэлл приложил ткань к окровавленной ране на затылке Делла.
— Так почему он бы далеко не ушел, Вилли?
— Потому что он же не воздушный шарик. Ему бы никак не удалось вылезти на поверхность, даже если бы он проник за дверь, — объяснил Пауэлл. — Ведь лифт стоит наверху. Ну и идиот!
Делл заморгал, Веки Делла шевельнулись. Ну, ожил…
— Потеря невелика. Без Харви доля каждого существенно увеличилась, — подсчитал Фэлко. — А что, тебе еще не по себе от того, что ты угрохал толстяка?
Виллибой Джастис Пауэлл трезво поразмыслил над вопросом.
— Да, все еще не по себе, — ответил он.
28
В обычный день или в то, что в округе Колумбия считалось обычным днем, бригадный генерал Винсент Бономи просыпался в 7.00, принимал душ, брился, одевался и завтракал. В 8.00 за ним приезжали на машине ЦРУ. По этому графику, обычному по рабочим дням, когда Дэвид Стивенс находился в Вашингтоне, Бономи приезжал в Белый дом в 8.35, а в 8.45 делал доклад президенту.
Но в это утро понедельника все было по-другому.
Прежде всего, Бономи проснулся не у себя в спальне, а в гостевой комнате Белого дома. Во-вторых, когда он проснулся, было только 6.10 и после четырехчасового сна он находился не в лучшей своей спортивной форме. Но было еще и третье обстоятельство, наиболее существенное.
— Мне очень жаль, что поднял вас так рано, генерал, — извинился молодой адъютант, — но президент хочет видеть вас немедленно.
Может быть, ему было совсем не жаль.
Может быть, он был страшно рад возможности лишний раз потревожить генерала.
Ему ведь было всего двадцать шесть, этому капитану.
— Кофе, сэр? — предложил он весело. — Я принес кофейник и чашку.
Один из этих молодых да ранних. К тридцати годам он будет носить нашивки майора и женится на дочке конгрессмена. Хартунг. Эта фамилия была выбита на его именной планке. Майор Хартунг? Полковник Хартунг? Очень может быть, ибо уж больно он ретив, особенно в столь ранний час. Конечно, этот щеголеватый ублюдок не расхлебывал кашу вокруг «Гадюки-3» все воскресенье и не сидел без сна до двух утра накануне.
— С сахаром? — осведомился услужливый капитан, когда Бономи сел в постели и налил себе кофе в чашку.
Этот капитанишка, возможно, пьет без сахара, размышлял генерал. Этот капитанишка худой, наверняка сидит на диете, не курит и следит за собой…
Ну и хрен с ним.
— Два куска! — презрительно сказал Бономи.
Хрен с ними со всеми!
После второй чашки кофе Бономи почувствовал себя лучше.
— Где он?
— Президент, сэр?
— Нет, Марлен Дитрих! — раздраженно бросил Бономи, снимая пижаму, предоставленную ему администрацией Белого дома.
Капитан Хартунг мило улыбнулся.
Он считал, что все генералы, чиновники министерства сухопутных сил и члены сенатского комитета по военным делам отличаются остроумием.
— Президент в своей спальне наверху. Он уже с полчаса как на ногах, поскольку встал сразу же, как пришел телекс и позвонил государственный секретарь.
Бономи осмыслил услышанное, потом взглянул на скомканное белье, рубашку и мундир.
— Я осмелился позвонить вам домой, сэр, и мы послали туда машину, чтобы привезти вам свежую одежду. Надеюсь, вы не возражаете, генерал.
— Очень мудро с вашей стороны. Сейчас я быстро приму душ.
Бономи принял душ и побрился, но машина еще не вернулась, поэтому он надел мятую одежду и поспешил к Дэвиду Стивенсу. Стивенс был еще в пижаме и купальном халате и говорил по телефону.
— В девять часов, договорились, — закончил он и обернулся к Бономи.
— Да, генерал, вы выглядите просто ужасно в это славное утро понедельника. Вы что, спали в одежде?
— Я чувствую себя просто ужасно, и я спал не в одежде, но просто в эту самую минуту мой свежевыглаженный мундир находится в машине Белого дома, которая спешит сюда. Но ты же разбудил меня не для того, чтобы обсуждать мою внешность, а?
— Нет. Берлин!
Бономи заморгал.
— Русские полностью блокировали Берлин: поставили кордоны на всех автобанах, закрыли все КПП и заполнили все коммерческие воздушные коридоры своими МИГами.
— Лихо, ой как лихо!
— Колдуэлл, как мне доложили, будет выступать в программе «Сегодня» в 7.15 и, по слухам, он собирается осудить провокацию красных, задумавших продемонстрировать всему Западу военную слабость Соединенных Штатов. Ну, и как тебе это нравится?
— Ужасно нравится! Дейв, давай оставим пока Колдуэлла. Ты помнишь ту версию двадцать третьего псалма, который любит цитировать Билл Фрост? Господь — мой пастырь, так что пусть его мать и беспокоится. Вот и будем действовать в таком духе. Эта петрушка с Берлином: что случилось?