Операция молот
Шрифт:
Любой агент ФБР или ЦРУ мог бы убедить в этом мистера Кроудена, но, к несчастью, ни одного из них поблизости не оказалось, и весь этот внушительный арсенал был тщательно и умело спрятан. Старик смотрел, как Ф. Антонелли подъехал к стоянке, вылез из кабины, подсоединил резиновый шланг с краном к водопроводной трубе. Тони Фил Арболино Антонелли был рад оказаться в своем трейлере, ибо его глаза сильно болели после, семичасовой езды под палящими лучами солнца. Он также был доволен, что добрался до округа Джефферсон и нашел себе место базирования. Он уловил в дыхании Кроудена пивные пары и обрел утешение в мысли, что владелец кемпинга будет большую часть суток находиться в состоянии алкогольного опьянения.
Итак, второй десантник столь же успешно проник на «запретную территорию».
Остальные двое тоже были на пути к цели.
14
— Прошел уже месяц — больше месяца, Бен, — подчеркнул Пикелис, отпивая из высокого стакана томатный сок.
— Да уж почти шесть недель, ей-богу, — добавил он, глядя на свой город, распростершийся у его ног восемью этажами ниже.
— О чем я тебе и говорил, Джонни, — подтвердил толстощекий капитан полиции. — Если собранные Барринджером улики попали кому-то в руки, уж будь уверен, мы бы об этом давно узнали. Уж уверяю тебя, кто-нибудь давно пришел бы к тебе и стал клянчить выкуп.
— Кто-то вроде тебя, а, Бен?
Глаза Мартона сузились больше обычного.
— Совсем не смешно, — пробормотал он.
— Я и не шучу, — ответил Пикелис. Он улыбнулся чуть погодя, допив сок. — Просто чудо, Бен — натуральный сок из помидоров, выращенных в нашем округе! — напомнил он полицейскому не без ехидства.
— Угу.
— Тебе бы следовало почаще пить томатный сок, чтобы демонстрировать свое чувство патриотизма, — дразнил его властелин округа Джефферсон.
— Я всегда встаю, когда играют марш «Дикси» и «Звездно-полосатое знамя», и никогда не забываю поздравить тебя с днем рождения. По-моему, этого вполне достаточно, Джон.
Мартон замолчал и стал наблюдать, как Пикелис начинает атаку на омлет с сыром.
— Как я и говорил, — продолжал он, — мы ни черта не обнаружили, и, похоже, никто ничего не обнаружил. Если только тут не действовал какой-нибудь хитроумный агент Федерального бюро или следователь сенатской комиссии…
— Ну вот, отличная пища для размышления в погожее солнечное субботнее утро, — взорвался Пикелис. — Сегодня одиннадцатое июля, я мирно поглощаю свой завтрак, а мой добрый друг Бен пытается испортить мне выходные разговорами о хитроумных ребятах из Вашингтона. Слушай, капитан, у меня ведь и в Вашингтоне есть друзья.
Мартон молча кивнул, понимая, что лучше ему держать язык за зубами. Если, конечно, он не хочет спровоцировать новую вспышку гнева.
— У меня там есть ручной конгрессмен и еще кое-кто — кто, знаешь ли, держит ушки на макушке и сразу почует что-нибудь неладное.
Капитан снова кивнул.
— Я, знаешь ли, не полный идиот, — кипятился Пикелис.
Мартон кивнул в третий раз.
— Я трачу кучу денег в Вашингтоне — денег, благодаря которым мы все еще остаемся в деле, Бен, и неужели ты думаешь, я бы не узнал, что эти сучьи ублюдки опять катят на нас баллон?
Красный от ярости, он оттолкнул тарелку с омлетом.
— Джон, я ведь этого и не говорил, — тихо ответил Мартон, — я просто пытаюсь тебя убедить, что никто не завладел этими уликами, что либо они сгорели в машине, либо их вообще не существует. Я говорю, что нам нечего бояться, что мы только понапрасну себя накручиваем.
Пикелис допил кофе, закурил сигару и взглянул через перила террасы на море. Взгляд его больших черных глаз скользил по загородному клубу «Парадайз», по площадке для гольфа, вдоль пальм на побережье. Зрелище было умиротворяющим, и раздражение постепенно проходило по мере того, как пейзаж усмирял бурю в его душе.
— Может, ты и прав, Бен, — согласился он, и его губы разъехались в слабой улыбке, продемонстрировавшей плоды зубоврачебных стараний стоимостью не меньше нескольких тысяч долларов. — Может, я просто понапрасну заставляю тебя терять время. Может, лучше тебе заняться выполнением своих прямых обязанностей по охране спокойствия наших граждан. Закон и порядок — вот наш лозунг. Нашим женщинам никто не угрожает, наши улицы безопасны, не так ли?
— Более безопасны, чем в любом другом американском городе. Конечно, и у нас случаются время от времени неприятности. Вот прошлой ночью, например, на Лараби-авеню прирезали цветную девчонку, и я собираюсь разобраться с этим. Да, сэр, уж я постараюсь разобраться! — пообещал Мартон.
— Насмерть?
— Да, исполосовали так, что живого места не осталось.
Пикелис, прежде чем заговорить, выпустил колечко дыма.
— Я хочу, чтобы ты раскрыл это чудовищное преступление, Бен. Ты знаешь, я не намерен сюсюкать с цветными, но все же я хочу доказать нашим темнокожим соседям, что мы блюдем и их безопасность. Мы же не хотим, чтобы эти вонючие агитаторы опять понабежали к нам в город и начали будоражить наших мирных чернокожих граждан, не так ли, Бен?
— Верно, хотя я не боюсь этих чертовых агитаторов. Помню, мы здорово им впарили тогда в шестьдесят втором, а потом и в шестьдесят шестом. Мы у этих крикунов отбили охоту наведываться к нам, — уверенно сказал капитан.
Он был прав. Здесь еще не забыли те зверские побоища.
— И все же, Бен, — рассудительно заметил Пикелис, — было бы неплохо, если бы полиция Парадайз-сити выказала определенную заинтересованность в обеспечении безопасности цветных жителей. Это же все равно что годовая премия за страховой полис. Ведь если нам слегка задобрить черных, то и агитаторам тут ловить будет нечего — если эти вонючие идиоты все-таки у нас появятся.
Мартон вздохнул и встал со стула.
— Я немедленно займусь этим делом, Бен, — поклялся он.
— Хорошо. Да, и не забудь о сегодняшнем банкете в девять. Быть в черном галстуке, — напомнил главный гангстер.
— Да, уж ради Кэти я надену черный галстук, — доложил толстый полицейский.
Быстрая смена кадра: общим планом дать автовокзал на углу Двенадцатой и Конант-стрит, потом быстренько средним планом рейсовый автобус, прибывающий в десять пятьдесят шесть из Джексонвилля.
Вот так поступил бы всякий опытный и обладающий небогатым воображением голливудский режиссер, если бы он снимал этот эпизод. Ингмар Бергман или Антониони сняли бы все это иначе, но они-то иностранцы, и их картины в любом случае трудны для восприятия. Камера направлена на дверь, из которой выходят пассажиры. Сначала розовощекий матрос, приехавший в увольнительную, потом две девчонки, вернувшиеся домой от бабушек, худощавый короткостриженный мужчина с «дипломатом» и, наконец, пара чернокожих с девятилетним сынишкой. Камера отъезжает и дает общим планом пассажиров: они оглядываются по сторонам, вздыхают, разбирают чемоданы и разбредаются по разным сторонам.