Операция «Перфект»
Шрифт:
– Вы посмотрите, как его, бедолагу, трясет! – сочувственно говорит девушка. И, чуть наклонившись к молодому человеку, прибавляет: – Меня, между прочим, Пола зовут.
– Классное имя! – одобряет тот.
Больница… Там будут машины «Скорой помощи», и врачи, и повсюду раненые… Все внутри Джима сжимается от боли, когда он видит, как машина сворачивает на больничную парковку, и его тут же охватывают воспоминания.
– Родители, – говорит Пола, – назвали меня в честь той певицы… ну, той, что умерла…
Молодой человек кивает, словно уж теперь-то ему все ясно, и с улыбкой смотрит на нее.
Когда пациентов забирали «на процедуры», сестры всегда напоминали им, чтоб надели что-нибудь посвободнее. Это было нетрудно. Они все равно часто надевали вещи друг друга. «Кого там сегодня поджаривают?» – этот вопрос Джим впервые услышал от кого-то из старых пациентов. Они тогда молча шли по коридору, в котором только две двери – одна на вход, другая на выход, чтобы те, кто идет «на процедуры», не встретился с теми, кто их уже прошел.
В операционной врачи ободряюще улыбались Джиму, среди них были психиатр и анестезиолог, а также медсестры. Его попросили снять шлепанцы и сесть на кровать. Голые ступни – это обязательно, пояснила медсестра, необходимо следить за движениями пальцев у него на ногах, когда разряд достигнет цели. Джим наклонился, чтобы снять шлепанцы, но его так трясло, что он чуть не упал. Ему хотелось рассмешить врачей, хотелось, чтобы они были к нему добры и не делали ему больно, и он решил пошутить насчет величины своих «лап». И все действительно засмеялись. Похоже, настроение у врачей было просто отличное, и это еще сильней напугало Джима. Сестра поставила его шлепанцы под кровать и сказала:
– Ничего, это очень быстро. Ты, Джим, главное, расслабься и не сопротивляйся. И помни, что нужно дышать глубоко, как мы тебя учили.
Сестра взяла его за одну руку, анестезиолог – за другую. Он еще успел услышать, как ему здорово повезло, что у него такие замечательные вены, а потом последовал укол в руку, и пустота потекла в него, делая бесчувственными пальцы, плечи, голову. Откуда-то издали, из больничных палат, до него донесся женский смех, в саду пронзительно орали вороны, а потом вдруг улетели и женщины, и вороны, и все звуки утратили смысл.
Очнулся он в другой комнате. Там были и другие пациенты, и все они сидели очень тихо. Только одного человека рвало в ведро. Голова Джима разбухла и гудела, словно череп вдруг стал слишком тесен для его мозгов. На тумбочках стояли кружки с чаем и жестяные коробки с печеньем «Семейное».
– Тебе надо поесть, – сказала Джиму сиделка. – Поешь – и тебе сразу станет лучше. – И протянула ему на тарелке розовую вафельку. Запах вафли был точно оскорбление. Джим также отчетливо чувствовал запах рвоты и фиалковый аромат дешевых духов, исходивший от этой женщины. Все эти запахи были такими сильными, что ему стало еще хуже. – Смотри, все остальные едят, – с укором сказала ему сиделка.
Это была правда. Все пациенты сидели рядом с сиделками, пили чай и ели печенье, и на лбу у каждого из них виднелись две красные отметины, похожие на шрамы от старых ожогов. И никто из пациентов не произносил ни слова. Джим смотрел на все это и ужасался тому, что стал свидетелем подобного унижения людей. Потом он вдруг как-то перестал это замечать и задумался: «А может, и у меня на лбу такие же отметины?» Но к тому времени, как он вспомнил, что нужно бы это проверить и посмотреть на себя в зеркало, прошло уже как минимум несколько дней. Так все и началось. Время с той поры словно обрело еще более дискретный характер, чем прежде. Воспоминания стали похожи на горстку перьев, если их подбросить вверх и смотреть, как ветер медленно, по одному, уносит их прочь. И мгновения его жизни больше не перетекали одно в другое.
Приемный покой пункта экстренной медицинской помощи переполнен настолько, что там можно только стоять. В уик-энд всегда так, говорит Пола, ее отец раньше часто попадал сюда по субботам. В приемном покое полно людей с окровавленными лицами и заплывшими глазами, а какой-то подросток, настолько бледный, что его лицо кажется пепельным, сидит, высоко задрав подбородок, и ни на что не реагирует. («Спорим, этот парнишка под завязку накачался наркотиками», – говорит Пола.) Какая-то женщина горько плачет на плече у своей спутницы. На стульях сидят те, у кого на руках и ногах жесткие повязки и самодельные шины, у некоторых руки подвязаны косынкой. Как только в приемную врывается очередная бригада «Скорой помощи» с пациентом на носилках, все старательно отворачиваются. И только Пола пристально и даже с какой-то жадностью смотрит на окровавленного человека.
Затем она объясняет сестре в регистратуре, что Джима сбила машина. Сбила и уехала. Регистраторша отвечает, что ей нужны кое-какие данные: имя пациента, его почтовый адрес, номер телефона и также адрес его GP [30] .
– Эй, Джим, отвечай! – толкает его в бок Пола, потому что все ждут, а он молчит и только трясется.
– Ваше удостоверение личности, – просит регистраторша.
Но Джим почти ничего не слышит. Даже эти простые вопросы не могут пробиться сквозь груду воспоминаний, которая вдруг навалилась на него, – некоторые из этих воспоминаний столь глубоки и ужасны, что он лишь с огромным трудом удерживается на ногах. К тому же ступня ужасно разболелась, кажется, будто ее режут пополам, и эхо мучительной боли отдается у него в висках. Нет, это чересчур! Да просто невозможно – думать одновременно о стольких вещах! И Джим, вцепившись в полочку под окошком регистраторши, еле слышно бормочет: «Привет, телефон. Привет, ручка…»
30
General Practitioner (англ.) – врач широкого профиля.
Тишину вокруг разрывает звонкий голос Полы:
– Все нормально! Он сюда не один пришел, а с нами. Может, вы мой адрес запишете? – И она говорит, что все данные Джима наверняка имелись в «Бесли Хилл». – Он там много лет провел, – объясняет она, – только он совершенно безвредный, хотя… – И тут у нее на лице появляется гримаска, свидетельствующая о том, что сейчас ее уста произнесут нечто такое, за что сама она, собственно, ответственности не несет. – Хотя он иногда и разговаривает с растениями и неодушевленными предметами.
– Присядьте, – говорит регистраторша.
Когда голубая пластмассовая скамья оказывается свободной, Джим предлагает сесть Поле, но та смеется и весело говорит:
– Нет уж, это ты у нас раненый. Это ведь тебя переехали, кажется…
Такая уж у нее манера – конец каждого предложения у нее словно повисает в воздухе. Такое ощущение, будто тебя то и дело подводят к обрыву, да там и бросают, у Джима от этого даже голова начинает кружиться. Между тем пришедший с ними молодой человек, выудив из кармана мелочь, сует ее в торговый автомат, вытаскивает оттуда какую-то жестянку, открывает клапан, дернув за колечко, и предлагает пенный напиток Джиму и Поле.