Операция «Перфект»
Шрифт:
Когда они прибыли на пляж, солнце уже палило вовсю. Семейные пары устроили себе некое подобие домиков из щитков, защищающих от ветра, и шезлонгов. Море переливалось серебром, и Байрон не мог оторвать от него глаз. Солнечный свет, падая на бегущие волны, вспыхивал миллионами искр. Дети скинули сандалии и бегали босиком, песок уже так нагрелся, что казался горячим. Дайана учила их строить замки из песка и вместе с ними закапывала ноги в горячий песок. После мороженого на коже у детей остались сладкие потеки, и песок противно прилипал к ним, и она ласково смахивала песок ладонью. Потом они пошли на пирс, и Дайана показала им автоматы, где в щель нужно было опускать пенни, стойки, где продавали сахарную вату, и загончик, где можно было покататься на электрических автомобильчиках, старательно увиливая
54
«Rock», «камень» (англ.) – розовый мятный леденцовый батончик, которым торгуют обычно в курортных городах, на поперечном изломе в любом месте, – название данного города.
В Павильоне кривых зеркал Дайана, как ребенок, бросалась от одного зеркала к другому и, смеясь, требовала: «Посмотрите-ка на меня!» В тот день счастье так и парило над ее головой, точно сладкое облако, которое, казалось, можно было попробовать на вкус и даже съесть. Байрон и Люси так и льнули к ней с обеих сторон и крепко держали ее за руки, вместе с нею любуясь отражением в зеркалах, где все трое становились то коротышками, то толстяками, то длинными и тощими, как жердь. Дети вспотели и раскраснелись от жары, их одежда была вся измята и перепачкана, волосы растрепаны. Из всех троих по-прежнему хорошо выглядела одна Дайана, очень красивая в своем летнем платье цвета красных полевых маков, и ее пышные светлые волосы лежали все так же замечательно.
В итоге она усадила детей на скамейку, велела им посидеть спокойно и съесть приготовленные ею сэндвичи. Пока они ели, она неторопливо прогулялась на самый край пирса, остановилась там и стала смотреть в морскую даль, заслоняя глаза от солнца рукой. Когда какой-то проходивший мимо джентльмен остановился и поздоровался с нею, она рассмеялась: «Ах, отстаньте. У меня дети».
На дальнем конце пирса стоял театр, на дверях которого висели объявления: «В партере мест нет», «На балконе мест нет». Дайана, послюнив краешек носового платка, протерла перепачканные мордашки детей, а потом толкнула стеклянную дверь и, войдя вместе с ними в вестибюль, приложила палец к губам, призывая хранить молчание.
В вестибюле никого не было, но из-за бархатного занавеса доносились смех и аплодисменты. Дайана спросила у женщины в униформе, сидевшей в кассе, остались ли еще свободные места, и кассирша сказала, что есть свободная ложа, если цена их устроит. Доставая из кошелька деньги и отсчитывая нужную сумму, Дайана сказала этой незнакомой женщине, что «уже сто лет не ходила на шоу», потом спросила, слышала ли билетерша о таких аттракционах, как «Белая Супремо», «Памела, женщина с бородой» или группа танцовщиц «Девушки Салли», но та лишь покачала головой и сказала: «Да у нас тут и свои такие имеются», и снова Дайана рассмеялась, взяла детей за руки, и они пошли в зал. Какой-то молодой человек в форменной фуражке и с фонариком провел их сперва по темной лестнице, а затем по длинному темному коридору. Под конец Дайана попросила у него две программки и вручила их Байрону и Люси.
Едва они вошли в ложу, как раздался оглушительный взрыв смеха. Прямо перед ними была ярко освещенная сцена, похожая на желтый колодец. Сперва Байрон никак не мог понять, что говорят эти люди на сцене и над чем, собственно, смеются зрители, потому что только смотрел во все глаза и почти ничего не слышал. Он даже подумал, что все смеются над ними из-за того, что они опоздали, но потом, уже устроившись в бархатном кресле, понял, что зрители указывают пальцами на человека на сцене и буквально надрывают животы от смеха, восхищаясь его проделками.
Этот человек жонглировал фарфоровыми тарелками. Он успевал пробежать между ними, пока они находились в воздухе, крутясь на штырьках, и были похожи на какие-то невероятные цветы на стебельках. Тарелки вращались как бы сами собой, поблескивая в лучах яркого света, но стоило какой-то из них слегка закачаться, словно она собирается упасть и разбиться, и жонглер, сделав вид, что в самый последний момент вспомнил о ней, снова ее запускал. Байрон заметил, что мать смотрит на жонглера, прикрыв лицо растопыренными пальцами, казалось, она от него прячется. Сцена была украшена задником с нарисованной террасой и луной над озером. Художнику удалось очень здорово изобразить лунную дорожку, сверкающую на воде и уходящую за линию горизонта. Наконец жонглер завершил выступление. Он так низко поклонился публике, словно внезапно переломился в талии, и стал посылать во все стороны воздушные поцелуи. Байрон был совершенно уверен, что один из этих поцелуев определенно имел целью его мать.
Когда занавес снова подняли, оказалось, что озеро с лунной дорожкой уже исчезло, а вместо него появился песчаный пляж с пальмами, с которого прямо на сцену сошли живые женщины в юбках из травы и с цветами в волосах. Какой-то мужчина запел о солнце, а женщины принялись танцевать вокруг него, держа в руках ананасы и кувшины с вином. Они все танцевали и танцевали, но так ни разу и не остановились, чтобы перекусить. Затем женщины и певец исчезли за занавесом, а пейзаж на заднике сцены снова переменился.
Он менялся и еще несколько раз с каждым новым выступлением. Вышел еще один фокусник, который нарочно делал разные смешные ошибки, затем выступал скрипач в блестящем костюме, после которого снова танцевали женщины, на этот раз все в блестках и перьях. Байрон никогда в жизни не видел ничего подобного, даже в цирке. Дайана громко хлопала артистам после каждого номера, а затем совершенно затихала, словно опасаясь, что, если слишком сильно вздохнет, все это волшебство сразу же исчезнет. Потом на сцену вышел какой-то человек в смокинге и заиграл на органе, а группа женщин в белых платьях стала очень красиво танцевать у него за спиной, и Байрон заметил, что у матери на щеках блестят слезы. Она заулыбалась лишь во время последнего номера – это снова был фокусник или, может, клоун в красной феске и каком-то странном костюме, который был ему явно велик. Глядя на этого человека, мать вдруг начала смеяться и никак не могла перестать. «Ой, какой он смешной!» – все вскрикивала она, даже за живот схватилась, так сильно смеялась. Близился вечер, когда они вышли из театра и по пирсу двинулись прочь от моря. Люси так устала, что мать взяла ее на руки, пронесла через турникет и потом так и несла до самой машины.
А Байрон все оглядывался назад, на море, постепенно бледневшее у них за спиной, пока не превратилось в узкую серебристую полоску на горизонте. Люси мгновенно заснула. Мать тихо вела машину и уже не напевала, но один раз подняла глаза и, перехватив в зеркальце заднего вида взгляд Байрона, улыбнулась и сказала: «Правда, чудесный был денек?»
«Да, – сказал Байрон, – действительно чудесный». Дайана вообще отлично умела устраивать всякие сюрпризы.
Но оказалось, что дома их ждет еще один сюрприз, но отнюдь не придуманный Дайаной. Во всяком случае, даже если она и имела к этому какое-то отношение, то получилось это непреднамеренно. Когда они ввалились в дом, потные, слегка обгоревшие, чувствуя, как покалывает кожу от долгого пребывания на солнце, и мечтая о душе, то сразу увидели, что на террасе за домом, устроившись в шезлонгах, их ждут Беверли и Джини. Джини спала, но Беверли, увидев, как они входят на кухню, тут же вскочила и принялась с рассерженным видом тыкать пальцем в свои наручные часы. Дайана открыла дверь на террасу, закрепила ее, плотно прижав к стене, и спокойно спросила: а что, собственно, случилось? От этого вопроса Беверли пришла просто в ярость и заявила, что их с Джини опустили ниже плинтуса. Как это Дайана могла забыть об их визите?
– Но я как-то не думала, что визиты будут каждодневными, – сказала Дайана и спокойно объяснила, что они всего лишь ездили на побережье, чтобы посмотреть шоу, но от ее объяснений стало только хуже. Беверли слушала ее, раскрыв рот от изумления, словно никак не могла поверить тому, что слышит.
– Там играл замечательный органист! – решил поучаствовать в разговоре Байрон и даже хотел принести программу и показать Беверли этого органиста, но она лишь резко помотала головой и так поджала губы, словно держала в них целый пучок булавок.