'Операция
Шрифт:
– Вы что меня скрутили? – простонал Мамонтов. – Что я такого сделал?
Вместо ответа он получил удар по почкам и чуть снова не потерял сознание от боли.
– Рассказывай, – тихо повторил Егор Петрович. – И тебе легче будет, и нам.
– Что рассказывать?
– Что знаешь. – Начальник пожал плечами. – Зачем к нам пожаловал, что ищешь, кто ты есть такой на самом деле. Все рассказывай. Мне, например, очень даже интересно.
– Ничего я не ищу. – Мамонтов покосился на Тимофея, который стоял за его спиной. –
На этот раз удар пришелся по шее, и Гоша полетел с лавки на пол, больно стукнувшись об доски головой.
– Это мы уже слышали, – сказал Егор Петрович, когда Мамонтова посадили на место. – Ты нам лучше правду расскажи. Погорел, так будь умницей, не строй из себя Олега Кошевого. Сейчас ведь не война, медаль тебе не повесят.
– Я не Кошевой, я… Тюленев, – пробормотал Мамонтов и вдруг плюнул начальнику прямо в лицо.
– Ах, ты Тюленев?! – закричал Тимофей и набросился на Мамонтова. – Ну сейчас мы из тебя, Тюленев, Зою Космодемьянскую сделаем!
От удара в спину Гоша опять оказался на полу. Татарин остервенело лупил его ногами. Что-то кричал Артурчик, прыгая вокруг, но крики его затихали и скоро совсем смолкли…
Когда Мамонтов открыл глаза, то первое, что он увидел, был кусок чистого звездного неба. Небо было как будто в черной рамке. Гоша попробовал пошевелиться, но только тихо застонал от боли. Было такое ощущение, что по нему только что прошлись несколько асфальтоукладчиков. Жутко замерзли ноги. Гоша с трудом поднял голову и наконец смог разглядеть, что он лежит на дне замерзшего колодца, без валенок и без тулупа. Правда, руки и ноги были развязаны – наверное, Дронов подумал, что Мамонтов не скоро очухается после таких побоев.
Наверху ритмично хрустел снег. Сторож. Интересно, Артурчик, или Тимофей? Лучше бы Артурчик.
Преодолевая боль, Мамонтов сел и полез за пазуху. Струна от гитары оказалась на месте, намотана на руку. Ее они не смогли найти. Вынув ее, Мамонтов стал шарить руками по обледенелым стенам, пока не отыскал торчащий кусок бревна. Дрожащими пальцами прикрутил один конец струны к нему, а из другого сделал маленькую петельку.
– Это совсем не больно, – пробормотал он и сунул петельку в рот. – Совсем не больно. Раз, и все.
Нащупав пальцами запломбированный зуб, Гоша с трудом накинул на него стальной арканчик и затянул его потуже, пока не начала хрустеть зубная эмаль.
– Это не больно, ни капли. – Он сел на землю и уперся ногами в стену. – Три… Два… Один!
На последнем счете Гоша резко разогнул ноги и отлетел к противоположной стене. Струна зазвенела, словно от мажорного аккорда, и всю челюсть пронзила дикая боль. Мамонтов даже вскрикнул от этой боли. Схватил большую пригоршню снега и сунул в рот, чтобы хоть немного притупить ее.
– Ну что, оклемался? – В колодец нырнул пучок света от фонарика и заглянул Артурчик. Но Гоша лежал все в той же позе. – Ну-ну, отдыхай пока.
Они прибудут часов через семь, не раньше. Мамонтов это знал наверняка. Но знал он и то, что они прибудут обязательно. Просто не могут не прибыть. Теперь главное – продержаться эти семь часов, остаться в живых. Дело не в том, что Гоша так уж дорожил своей жизнью, хотя кому охота помирать в двадцать четыре года. Дело было совсем в другом – если он не останется в живых, то вместе с ним погибнет вся информация, которой он владеет. А этого никак нельзя допустить.
Снег все так же монотонно хрумкал метрах в пяти над головой. Гоша встал и начал тихонько ощупывать стены колодца. Но стены были ровные и скользкие, и вскарабкаться по ним наверх было невозможно…
Когда через четыре часа Тимофей сменил Артурчика, Мамонтов уже не чувствовал пальцев ног. Она стали белыми и почти не шевелились. Приходилось каждые пять минут растирать их снегом, чтобы хоть как-то заставить кровь двигаться по застывшим венам.
Сосулька…
Она висела в паре метров над головой, мерцая в лунном свете. Длинная и тонкая, как игла. И как же он не заметил ее сразу?
Вскочив на ноги, Мамонтов быстро слепил тугой снежок и прицелился. Нужно было попасть не в саму сосульку, чтобы не сломать ее, а немного выше. Бросил. Не попал. Слепил второй снежок и снова прицелился. Опять не попал. Вновь зачерпнул снега и принялся упрямо лепить маленькое белое ядро.
Сосулька оторвалась от бревна только после седьмого попадания. И чуть не выскользнула из его закостеневших пальцев, когда он поймал ее на лету.
– Эй, там, – тихо позвал Мамонтов, сев на землю. – Мне холодно.
В проеме колодца показалась рожа татарина.
– Что, еще живой? – злорадно спросил он.
– А че ж вы меня сторожите, если я мертвый? – Гоша сделал вид, что пытается встать, но у него не выходит.
– Ничего, – улыбнулся Тимофей. – К утру окочуришься.
– Может, и окочурюсь. – Гоша наконец встал. – Только ты меня все равно не завалил бы, если бы я наверху был.
– Что? – Татарин удивленно открыл рот и вдруг рассмеялся. – Я бы его не завалил… А что, ты б меня завалил, да?
– Ага. – Мамонтов бережно, чтобы не переломить, сжал сосульку в руках.
– Ну так завали! – весело сказал Тимофей. – Вот он я, тута.
– Что, прямо сейчас? – Гоша напрягся.
– Ну да, а чего тянуть? – теперь уже рассмеялся Тимофей.
– Пожалуйста…
Сосулька попала татарину прямо в рот. Пробила гортань и вонзилась в основание черепа. Тимофей захрипел, выкатив глаза, попытался выдернуть изо рта ледяное смертоносное оружие, но только дернулся два раза и застыл, свесившись в колодец. Не упал, как рассчитывал Гоша, а только повис на краю.