Оперативный псевдоним
Шрифт:
– Что это за газ? – поинтересовался он и, всмотревшись в сторожившего его человека, узнал тиходонского знакомого. – А вы-то чего сюда притащились? У вас какой интерес?
– Ты из наших? – спросил тот.
– Из каких «ваших»? Я сам из своих! – Мощный организм быстро восстанавливался, и он чувствовал себя все увереннее.
– Я всю жизнь прослужил в Конторе. Потому и спрашиваю.
– А-а-а... Тогда ты угадал.
– А почему памяти не было? Сейчас ты какой-то другой стал...
– Про блокировку сознания слыхал?
– Вот суки! Так я и думал...
Хотя Макс Карданов не был похож на забитого жизнью Лапина, Ходаков продолжал испытывать к нему острую жалость.
– В Тиходонск не возвращайся. Там у тебя большие проблемы. Точнее, не у тебя, а у того, другого. Но это один черт.
Снова вспомнилась Лиса, вспомнился молодой Кедр, резким жестом он смахнул наручники на пол.
– Не заковал меня? Почему? Думаешь, и так справишься?
– Я не собираюсь с тобой справляться. Сейчас дам по газам, пока они там копаются, успею оторваться. Высажу тебя где захочешь, а сам – по своей программе.
– Вот так, да? – Макс внимательней всмотрелся в собеседника. – А почему?
– Надоело. И эти надоели, и вообще...
Тем временем Куракин выгнал из микроавтобуса двух «слухачей» и захлопнул дверцу.
– Шакалы, – сплюнул под ноги Ходаков. – Никак не нажрутся.
– А человек никогда не нажирается, – усмехнулся Макс. – Тем он и отличается от зверей. Пушка есть? Пойдем их перемочим и заберем бабки. Там штук восемьсот, «зелеными».
Было непонятно, говорит он всерьез или шутит.
Ходаков покачал головой.
– Это не для меня. Я таким куском подавлюсь.
– Может, и они подавятся... Но чаще глотают.
Москва, 19 августа 1991 года, 4 часа утра, кабинет Евсеева.
Леонид Васильевич озабоченно ходил по кабинету. Наглухо задернутые шторы, разобранная кровать в комнате отдыха и ночлег на работе говорили о приближении исключительных событий. В платяном шкафу стоял тяжелый черный «дипломат» специального курьера.
– К вам специалист от Рябиненко, – доложил по интерфону переведенный на круглосуточный режим секретарь. В таком режиме работал сегодня весь аппарат, хотя мало кто знал, чем это вызвано. Евсеев относился к числу осведомленных.
– Черт, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу завотделом. – Очень не вовремя!
– Мы выдержали срок. Это исключительно надежная и совершенно безопасная вещь. – Специалист положил на стол черный кейс-атташе, точно такой же, как тот, что стоял в шкафу. – Ее можно бросать на пол, бить молотком, даже класть в костер ненадолго – ничего не произойдет. Она может лежать десять, пятнадцать, может быть, двадцать лет, – все будет нормально. Сработка происходит только при открытии крышки. Радиус сплошного поражения – два метра, выборочного – шесть-семь метров.
– Спасибо, – сказал Евсеев. – Только
– Сто процентов. Можете ничего не опасаться.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил завотделом и пожал специалисту руку.
Макс и Ходаков смотрели на микроавтобус и увидели, как внутри вспыхнуло пламя, выгнулись и расплавились стекла, лопнули борта, взлетела высоко вверх деформированная крыша, разлетелись какие-то страшные бесформенные куски, отскочила, пришибая «слухачей», дверь... Чудовищный грохот ударил по барабанным перепонкам, взрывная волна качнула «Волгу» и повыбивала окна в нижних этажах.
– Вот так штука! – У Макса отвисла челюсть. Странные взгляды, которые бросали на него много лет назад Евсеев и коллега из ПГУ, получили неожиданное и страшное объяснение. Если бы самолет не вернули, его бы уже шесть лет не было в живых!
– Петр Алексеевич!
Бледный как смерть Ходаков наполовину выскочил из машины, вперив омертвевший взгляд в пылающий покореженный остов.
– Подавились все-таки! – с трудом вымолвил он и плюхнулся на водительское сиденье. Трясущиеся руки не могли вставить ключ в замок зажигания. Наконец двигатель мощно заурчал.
– Надо сматываться, – Ходаков включил передачу.
– Я никуда не еду, – сказал Макс, открывая дверцу. – Прощай.
– Как знаешь.
Ходаков протянул руку, и Макс ее пожал. «Волга» уехала. Эхо взрыва рассеялось, и стали слышны другие звуки: треск пожирающего микроавтобус пламени, женские крики, шелест падающих сверху осколков. Остро пахло гарью и копотью. На снегу лежало что-то страшное и обугленное. Неведомая сила заставила Макса наклониться и всмотреться. Он увидел остроконечное звериное ухо.
Раздвигая толпу любопытных, Макс пошел к длинному ряду киосков.
Навстречу попались трое пьяных. «С утра нажрались, скоты!» – мелькнула брезгливая мысль.
– Брат, что там? – Один заступил дорогу. – В натуре, ничего понять не могу...
Макс ударил, пьяный отлетел на два метра и распластался без признаков жизни. Макс повернулся к остальным. Те попятились. Тот, что стоял ближе, неуклюже заслонился ладонью.
– За что, брат?
– Мулай Джуба тебе брат! – Макс ударил еще раз. Выставленная ладонь не помогла, второе тело тяжело опрокинулось в сугроб. Третье бросилось бежать. Макс пошел дальше.
«Джека Колсона» не было, он купил «Джонни. Уокер – черная марка» и закуску. Вернулся домой и, стоя у окна и глядя на скопление людей, милицейских и медицинских машин, выпил половину бутылки. Мир постепенно становился на место.
Позвонил Веретнев:
– Ты что, еще и не вышел? А мы уже давно ждем!
– Вчерашние ребята взорвались у меня под окнами, – сказал Макс. – Я цел, но пока побуду дома. Что-то нервишки шалят.
– Давай! – Опытный Алексей Иванович не стал лезть с идиотскими, ничего не стоящими словами утешения.