Оперативный рейд
Шрифт:
— И как ты ее остановишь? — спросил Дубиняк. — «Машина, стой! — раз-два!»
— А у меня прибор есть. — Кочетов вытянул из кармана брюк… рогатку. Из другого кармана — горсть металлических штучек.
— Что это? — спросил Сосновский.
— Ежики. Партизаны со мной поделились. Они их по дорогам разбрасывают. Скаты ими пробиваются — просто так.
Сосновский взял «ежика», положил на ладонь сваренные между собой острые стальные треугольнички. Как бы ни упал такой «ежик» — одно острие всегда вверх торчит.
— А дальше что?
—
И Кочетов исчез за придорожным сугробом, будто его и не было. Только проворчал, невидимый:
— А командир еще спохватится, что противогаз пожалел.
Сосновский повел группу дальше, вдоль шоссе, выбирая место для засады. Вскоре такое место нашли — лес здесь подобрался к самой обочине, а шоссе хорошо просматривалось в обе стороны.
Залегли. Стали ждать. Сима передал по цепи:
— Курить, как старший по званию, запрещаю.
А Сосновский подумал, что, наверное, оно так. Здесь у Симы армейская книжка старшего лейтенанта, а у себя он, скорее всего, полковник.
Ждали долго. Но операм ожидание привычно. Зато и насмотрелись. И туда, и сюда непрестанно шла техника. Танки, бронетранспортеры, над бортами которых, как опята с пенька, торчали головы в касках. Крытые грузовики. Тягачи с орудиями. Легковые с охраной из мотоциклистов. Однажды на запад прошла колонна нашей техники — в основном танки. Некоторые шли своим ходом, некоторых, как упрямых быков, тянули на прицепе — видимо, к железной дороге. Металл в Германию тащат, не иначе. Хозяйственные, сволочи. Проводили колонну злыми взглядами.
Сосновский очень надеялся на ловкость и смекалку Кочетова. Дело, конечно, он затеял не простое. А с другой стороны, ну щелкнет перед машиной вроде как камешек — передний грузовик скатами его выбросил. Не граната ведь. Правда, расчет и точность нужны идеальные. Но Сосновский надеялся…
А машины все шли — видно, немцы тоже готовились.
Прошла еще одна колонна. В середке ее солдаты горланили песню. Сосновский уловил: «Воль-га, Воль-га, мут-тер Воль-га…»
Выругался, не сдержавшись: все им испоганить надо. Своих песен, что ли, не хватает…
Еще одну колонну разочарованно глазами проводили — шла на север, не в ту сторону.
А вот, похоже, и наша! Колонна была сформирована в основном из грузовиков. Шла тягуче, тяжело груженная. По значительным интервалам между машинами можно было заключить, что везли боеприпасы. Сосновский подал знак: «Внимание!»
Тупорылый, крытый брезентом грузовик зашлепал спущенным скатом, притормозил, прижался к обочине, стал. Следовавшие за ним машины, не останавливаясь, объезжали его.
Замыкал колонну небольшой открытый вездеход. Водитель, офицер в фуражке с шерстяными наушниками, два автоматчика в касках. Остановились сзади грузовика.
Тем временем его водитель уже выдернул из-под сиденья домкрат и прилаживал его под задний мост. Из кузова выпрыгнули солдаты. Четверо. Разминаясь, гоготали, закуривали, мочились. Никто из них водителю не помогал.
К нему подошел офицер, стал что-то громко и грубо выговаривать.
— Что он говорит? — одними губами спросил Сосновский Симу — они лежали рядом.
— Говорит: «Свинячий зад! Пять минут на замену колеса! Через три минуты — догнать колонну!» — тоже одними губами ответил Сима.
Офицер вернулся в вездеход, и тот пошел вдогон колонне. Позади него свинячьим хвостиком завивался дымок выхлопа. Шоссе опустело.
«Берем! — дал знаком команду Сосновский, когда водитель заменил колесо. — Того, что в кабине, берем «языком». Остальных — ножами».
Знаками же выбрали: кто кого бьет и берет.
Вылетели из леса откуда ни возьмись белые фигуры. Мгновенье. Медведь выбросил из кабины фельдфебеля, оглушил одним ударом, забросил его в кузов через задний борт. Трупы солдат, забрав их автоматы, швырнули за сугроб. Из-за которого возник запыхавшийся Кочетов. Попрыгали в кузов, задернули задний свес брезента.
Сосновский сел за руль, Сима — рядом. Быстро сбросили белые маскхалаты, оставшись в немецкой форме: Сосновский — фельдфебель, Сима — обер-лейтенант.
Сосновский вышел из машины, обошел ее кругом, постучав сапогом по скатам. У заднего борта остановился.
— Медведь, как фриц очухается, допроси.
— Понял, командир.
Дубиняк немного знал немецкий — его матушка преподавала в школе язык.
Сосновский вернулся в кабину, машина, зарычав, тронулась…
НА ПОДСТУПАХ К МИХАЛЕВУ
Колонну догнали у поста, охраняющего мост; она здесь замедлила движение, и Сосновский нахально занял «свое» место за белым транспортером, кузов которого, с обгоревшей белой краской, был плотно набит нахохлившимися солдатами.
Сима сказал что то вполголоса. Сосновский не разобрал ни слова, глянул вопросительно.
— Извини, — улыбнулся Сима, — в образ вошел, привычка. — И перевел сказанное: — Долго мы так не продержимся.
— А нам долго и не надо. Сразу за Воробьями сворачиваем. Кстати, заодно и посмотрим, что там, в кузове. И «языка» послушаем.
Странно было ехать по родной земле среди ее захватчиков. Ведь у каждого бойца, помимо общего, был и свой счет к фашистам. Но чувство ненависти было властно подавлено чувством долга.
Придерживая баранку одной рукой, Сосновский достал и передал Симе карту.
Тот, удобно ее свернув, положил на колено и тут же стал делать пометки на полях, время от времени уточняя у Сосновского.
— Больших транспортеров в колонне два, так? Четыре грузовика со снарядами, точно?
— Не знаю. Они крытые.