Опимия
Шрифт:
– О Марс Мститель!.. Хорошо… Я не дорожу жизнью, но прежде пойду и расскажу претору о том, что в стенах Рима находится карфагенский лазутчик… И если я умру, то по крайней мере спасу родину от твоих происков. Ты тоже умрешь, мерзкий варвар…
Так говорил тихим взволнованным голосом, но с большим воодушевлением молодой римлянин, устремив сверкающий ненавистью взгляд на карфагенянина, а тот, скрестив руки на груди, угрожающе разглядывал Луция Кантилия, а потом издевка снова появилась на его лице, и он произнес:
– Понимаю… Ты не боишься смерти… А что будет с Флоронией?
При звуках этого имени разгоряченное, залитое яркой краской возмущения лицо молодого человека мгновенно покрылось мертвенной
Африканец торжествующе уставился на молодого римлянина своими маленькими черными сверкающими глазками.
И оба снова застыли в молчании.
– Вижу, – немного погодя спросил Агастабал, – твой благородный гнев, римлянин, разом поутих?
Луций Кантилий гордо вскинул голову и поднес инстинктивно сжавшуюся в кулак руку к губам, угрожающим жестом потряс ею перед лицом африканца, после чего, еще раз бросив на него презрительный взгляд, удалился по Этрусской улице.
Покачав головой, Агастабал злобно ухмыльнулся, бросил вслед удаляющемуся римлянину взгляд, в котором смешались ненависть и жалость, после чего, пожав плечами, – подобно человеку, которому в данный момент все безразлично, – направился к лестнице, ведущей на Форум, откуда доносился неясный ропот толпы, а она с каждым мгновением все разрасталась.
Тем временем следом за конными легионерами прибыл один из декурионов конницы алариев [9] , вышедший невредимым из тразименской бойни.
Возбуждение, охватившее горожан, достигло грандиозных размеров; самые странные и горестные вести облетали город с быстротой молнии, с каждым часом принимая все более серьезный характер. Люди поспешно покидали дома и лавки; даже женщины, так редко показывавшиеся в публичных местах, спешили на Форум – бледные, испуганные, гонимые тревогой хоть что-либо узнать о дорогих им людях, сражавшихся в консульской армии. Обширная площадь народных собраний через пару часов едва могла поместить толпу, теснившуюся к портику курии, требуя буйными криками или плачущими голосами новостей о совершившемся кровопролитии. Из здания курии поспешно выходили курьеры, остававшиеся при особе претора, и в сопровождении четырех из шести его ликторов бежали по городу, стуча в двери жилищ сенаторов, и призывали их именем магистрата в Гостилиеву курию на чрезвычайное заседание сената.
9
Аларии – так называли конников, набиравшихся среди римских союзников. Название свое они получили от латинского слова ала («крыло», «фланг»), так как обычно сражались на флангах легиона. (Примеч. авт.)
В это время Луций Кантилий, еще ничего не знавший о несчастье, шел, взбешенный, погруженный в свои мысли, по Этрусской улице. Навстречу ему катился людской поток. Слыша гул голосов, отдельные выкрики, чьи-то вопросы и неуверенные, смущенные ответы, он стряхнул с себя задумчивость и спросил у встречного горожанина, не случилось ли чего-то необыкновенного.
– Эх, клянусь Квирином! [10] Разбиты наши легионы, – ответил незнакомец, в котором по темному цвету плаща и тоги легко было узнать плебея, и пошел своей дорогой.
10
Квирин – бог войны у италийского народа сабинян; римляне отождествили его с Ромулом.
Дойдя до того места, где Этрусская улица
На Форуме шум и крики усилились до предела. И вот, намереваясь утихомирить людей, в сопровождении двух ликторов и в окружении сенаторов, то ли случайно оказавшихся на Форуме, то ли уже успевших прибыть на зов, появился претор Марк Помпоний. Стоя на верхней ступеньке лестницы курии, он простер к толпе руки, успокаивая этим жестом людей и давая понять, что намерен говорить.
Претор внешне очень изменился, и бледность его лица заранее давала понять, каковы будут его слова. Тем не менее мало-помалу на площади воцарилась тишина. Марк Помпоний звучным, но немного дрожащим от волнения голосом начал свою речь:
– Граждане! Мы проиграли… великую битву…
Единодушный горестный крик раздался в ответ; слова претора словно вызвали шквал, проносящийся над штормовым морем.
Восклицания, плач женщин, проклятия мужчин были настолько громкими и интенсивными, что только те, кто стоял ближе всего к лестнице, смогли услышать дальнейшие слова претора.
– Мы разбиты, – продолжал Помпоний, – консул Фламиний убит, а вместе с ним у Тразименского озера пали пятнадцать тысяч наших солдат… Однако не будем терять присутствия духа, потому что сейчас соберется сенат и будет думать о том, что надо сделать для спасения отечества от грозящей опасности!
И претор опять скрылся в курии.
Горе и отчаяние людей стали непомерными; но вот посреди всеобщего крика и шума на середину Форума предваряемый антеамбулоном и в сопровождении номенклатора и многочисленной свиты друзей и клиентов появился мужчина пятидесяти пяти лет; по латиклавной тоге в нем сразу можно было признать сенатора.
Он был хорошо сложен, крепок и силен, хотя несколько полноват. У него были громадный лоб, небесно-голубые задумчивые глаза, правильной формы нос, немного расширяющийся к ноздрям, выступающие скулы, слегка пухловатые губы, широкий и выдающийся вперед подбородок. На правой щеке, у самого уголка рта виднелась бородавка величиной с горошину. Все еще русая, коротко подстриженная борода, в которой только кое-где просвечивал седой волосок, украшала белоснежное лицо патриция. Русые, с проседью волосы были подстрижены не слишком коротко.
Во всем облике патриция, прибывшего на Форум, ощущались величественность, благодушие и такой выдающийся ум, который поражал всех тех, кто сталкивался с его владельцем, и вызывал в каждом глубокое чувство уважения и почтения. На лице сенатора с первого взгляда можно было заметить два достоинства, которыми он, кажется, обладал в высшей степени: доброта души и твердость характера. Этим сенатором был Квинт Фабий Максим Веррукоз.
Квинт Фабий Максим, прозванный Веррукоз по бородавке, выросшей на его верхней губе, как и все члены его славного рода Фабиев, уже несколько веков отмеченного заслугами перед Республикой, с молодых лет посвятил свою жизнь служению родине. Он сражался в римских легионах еще во время Первой пунической войны и блестяще доказал свою стойкость и мужество. Квинт Фабий Максим последовательно служил центурионом, трибуном, квестором, эдилом [11] и претором, а в 521 году впервые удостоился чести стать консулом.
11
Эдил – римский магистрат, ведавший общественными делами и городской полицией.