Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)
Шрифт:
Они также являются большими любителями табаку и некоторое время тому назад всякий носил его при себе: бедный простолюдин столь же охотно отдавал свою копейку за табак, как и за хлеб. Когда, однако, увидели, что отсюда для людей не только не получалось никакой пользы, но, напротив, проистекал вред (на употребление табаку не только у простонародья, но и у слуг и рабов уходило много времени, нужного для работы; к тому же, при невнимательном отношении к огню и искрам, многие дома сгорали, а при богослужении в церквах перед иконами, которые должно было чтить лишь ладаном и благовонными веществами, поднимался дурной запах), то, по предложению патриарха [135] , великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его. Преступники наказываются весьма сильно, а именно — расщеплением носа [вырыванием ноздрей] и кнутом. Следы подобного рода наказания мы видели и на мужчинах и на женщинах. Подробнее об этом будет сказано при упоминании о русском правосудии.
135
патриарха. По времени судя, это был Иоасаф.
Подобно тому, как русские по природе жестокосерды и как бы рождены для рабства, их и приходится держать постоянно под жестоким и суровым ярмом и принуждением и постоянно понуждать к работе, прибегая к побоям и бичам. Никакого недовольства они при этом не выказывают, так как положение их требует подобного с ними обхождения и они к нему привыкли. Молодые люди и подростки иными днями сходятся, принимаются друг за друга и упражняются в битье, чтобы превратить его в привычку, являющуюся второй натурою, и потом легче переносить побои.
Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову — вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказание. Подобно тому, как все подданные высокого и низкого звания называются и должны считаться царскими «холопами», то есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то есть, например, писать «Ивашка», а не Иван, или «Петрушка, твой холоп». Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем, и за преступления вельможам назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве. Поэтому русские и говорят: «Все, что у нас есть, принадлежит Богу и великому князю».
Иностранцы, находящиеся на службе у великого князя, должны унижаться таким же образом и ожидать всех сопряженных с этим приятностей и неприятностей. Хотя царь и относится весьма милостиво к наиболее видным из них, однако совершить проступок и впасть в немилость весьма легко.
Раньше было весьма опасно быть великокняжеским лейб-медиком, так как в случае, когда данное лекарство не производило желательного действия или когда пациент помирал во время лечения, врачи подвергались сильнейшей немилости, и с ними обходились как с рабами. Известна история о великом князе Борисе Годунове и его врачах. Когда в 1602 г. герцог Иоанн, брат Христиана IV, короля датского, приехал для женитьбы на дочери великого князя и внезапно заболел, великий князь с жестокими угрозами потребовал, чтобы врачи показали лучшее свое искусство на герцоге и не дали ему помереть. Когда, однако, никакое лекарство не могло помочь и герцог умер, врачам пришлось прятаться и не показываться в течение долгого времени.
При великом князе, между прочим, находился немец из верхней Германии, которого он сам сделал доктором. Когда этот последний однажды просил его о позволении направиться в германский университет для получения там степени доктора, великий князь спросил его: «Что это за вещь — получение докторской степени, и как это происходит?» Ему сказали, что нужно сдавать экзамен в искусстве врачевания и что лицо, удачно выдержавшее это испытание, получает степень доктора и свидетельство от медицинского факультета за подписью и с печатью. На это великий князь возразил: «Ты можешь обойтись без этой поездки и расходов? Я узнал твое искусство (действительно, незадолго перед тем этот врач облегчил ему подагрические боли) — и сам сделаю тебя доктором, а свидетельство я тебе дам такое большое, какого ты заграницею не получишь!». Так и было сделано. Этого московитского доктора великий князь затем снова велел призвать к себе, когда у него вновь сделались подагрические боли. Доктор подумал, что ему грозит смерть, и явился в старом, изрезанном платье, со всклокоченными волосами, в беспорядке свисавшими вокруг головы и на лицо. На четвереньках вполз он в дверь, говоря: он не достоин более жить, или, того менее, созерцать ясные очи его царского величества, так как находится в немилости. Тут боярин, стоявший рядом, ногою ударил его так, что оконечность сапога ранила ему голову, и назвал его «собакою», надеясь этим угодить великому князю. Однако доктор, заметив милостивое выражение лица царя, воспользовался этим поношением и жалким голосом продолжал жаловаться: «О великий царь, я твой, а не иного кого раб, я сильно погрешил перед тобою и заслужил смерть. Я был бы счастлив умереть от твоих рук. Но я обижен тем, что этот холоп твой так поносит меня; да ведь и знаю я, что вовсе не такова твоя воля, чтобы кто-либо так надругался надо мною, твоим слугою». Эта смиренная речь сменила гнев великого князя на милость, врач получил 500 рублей в подарок, освободились от немилости и другие врачи, боярина же подвергли телесному наказанию.
Что касается рабов и слуг вельмож и иных господ, то их бесчисленное количество; у иного в именье или на дворе их имеется более 50 и даже 100. Находящихся в Москве, большею частью, не кормят во дворах, но дают им на руки харчевые деньги, правда, столь незначительные, что на них трудно поддержать жизнь; поэтому-то в Москве так много воров и убийц. В наше время не проходило почти ни одной ночи, чтобы не было где-либо кражи со взломом. При этом часто хозяина загораживают какими-нибудь вещами в комнате, и ему приходится оставаться спокойным зрителем, если он недостаточно силен, чтобы справиться с ворами, не желает подвергать опасности жизнь и видеть свой дом зажженным над собственною головою. Поэтому-то на дворах знатных людей нанимают особых стражников, которые ежечасно должны подавать о себе знать, ударяя палками в подвешенную доску, вроде как в барабан, и отбивая часы. Так как, однако, часто случалось, что подобные стражники сторожили не столько для господ, сколько для воров, устраивали для этих последних безопасный путь, помогали воровать и убегали, то теперь не нанимают никого ни в стражники, ни в прислуги (ведь, помимо рабов, имеются еще наемные слуги), без представления известных и достаточных местных обывателей поручителями. Подобного рода многократно упомянутые рабы в особенности в Москве сильно нарушают безопасность на улицах, и без хорошего ружья и спутников нельзя избегнуть нападений. Так случилось и с нами. Когда некоторые из нас во время пира пробыли у доброго приятеля до поздней ночи, а один из них на обратном пути пошел далеко вперед, он подвергся нападению двух русских уличных грабителей. Криком указал он на свою опасность; когда мы поспешили на помощь, один из воров спрятался, а другой был так избит, что еле утащился с места.
Когда в другой раз наши послы были с людьми своими в гостях у знатного лица, а наш повар остался позади нас и был сопровождаем домой поваром хозяина, то его застрелили на обратном пути. Вскоре после этого грабители убили гофмейстера, служившего у Аренда Спиринга, шведского посла; и этот убитый [перед смертью] собирался вернуться ночью домой от доброго приятеля. Его колет, еще обрызганный кровью, через 8 дней после этого был пущен в продажу.
То же произошло и с нашим поручиком Иоганном Китом. Когда мы вернулись из Персии, он побывал со мною на немецкой свадьбе и, незадолго до меня, один хотел идти домой, но был так избит русскими грабителями, что, пролежав день и ночь без сознания и чувств, испустил дух свой.
Другие примеры, случающиеся среди самих русских, бесчисленны. Не проходит ночи, чтобы наутро не находили на улицах разных лиц убитыми. Подобных убийств было много во время их великого поста, но более всего в масленицу, в течение 8 дней до начала поста, так как в то время они ежедневно напиваются. В наше время 11 декабря можно было насчитать 15 убитых перед земским двором: сюда приволакиваются по утрам убитые, и те, кто ночью неожиданно не находят родных своих дома, идут сюда разыскивать их. Тех, кого не узнали и не увезли [домой], без церемоний погребают. Рабы и грабители эти не побоялись даже среди бела дня напасть на лейб-медика его царского величества господина Гартмана Грамана. Несколько человек из них повалили его на землю и хотели отрезать тот палец, на котором у него был перстень: это и было бы сделано, если бы добрый приятель доктора, некий князь, у ворот которого это происходило, не выслал своих слуг, чтобы вырвать его из рук грабителей. Ночью горожане при подобных опасностях бывали очень немилосердны: например, слыша, как кто-либо страдает у окон их от рук разбойников и убийц, они не только не приходили на помощь, но даже не выглядывали из окон. Теперь, как я слышал, введен лучший порядок, а именно: на всех перекрестках ночью стоит сильная стража из стрельцов или солдат; при этом воспрещено, чтобы кто-либо без фонаря или иного огня появлялся на улицах, будь то пеший, конный или на подводе; кроме того, тут же допрашивают его о причинах выхода на улицу. Тех, кого застали без огня, задерживают и доставляют в стрелецкий приказ, где на другой день их допрашивают и, смотря по выяснившимся обстоятельствам, или отпускают на волю, или отправляют на пытку.
В августе месяце, когда убирают сено, из-за этих рабов крайне опасны дороги по сю сторону Москвы миль на 20; здесь у бояр имеются их сенокосы, и они сюда высылают эту свою дворню для работы. В этом месте имеется гора, откуда они могут издали видеть путешественников; тут многие ими были ограблены и даже убиты и зарыты в песок. Хотя и приносились жалобы на этих людей, но господа их, едва доставляющие им, чем покрыть тело, смотрели на эти дела сквозь пальцы.
В тех случаях, когда подобных господ рабы и крепостные слуги, вследствие смерти или милосердия своих господ, получают свободу, они вскоре опять продают себя вновь. Так как у них нет больше ничего, чем бы они могли поддерживать свою жизнь, они и не ценят свободы, да и не умеют ею пользоваться. Натура их такова, как умный Аристотель говорит о варварах, а именно, что «они не могут и не должны жить в лучших условиях, как в рабстве». К ним подходит и то, что сказано писателем о малоазиатском народе, называемом ионянами и ведущем происхождение от греков, а именно, что они «плохи на свободе, хороши в рабстве».
Господин имеет полное право продавать или дарить своих рабов другому. Но в отношении отцов и детей к рабству замечается следующее положение. Ни один отец не имеет права продать своего сына. Никто, впрочем, этого и не делает, и даже неохотно отдают сына в услужение к какому-либо частному человеку, хотя бы и в том случае, когда отец и сын вместе голодают дома; делается это и из великодушия и потому, что подобную сделку считают позорною. Когда, однако, кто-либо впадет в долги и не в состоянии платить их, то он в праве отдать детей в залог или же отдать их в услужение заимодавцу, для уплаты долга, на известное число лет: сына за 10 рейхсталеров, а дочь за 8 рейхсталеров в год, до тех пор, пока они не отслужат долга; по покрытии долга, заимодавец должен их вновь отпустить на волю. Если сын или дочь не согласны поступить так, и отца призовут в суд, а он окажется несостоятельным должником, то, по русскому праву, дети должны заплатить долги родителей. В этом случае детям предоставляется подать на себя кабалу или запись об обязательстве быть крепостными и служить заимодавцу отца.