Опороченная (Карнавал соблазнов)

Хилл Сандра

И он с улыбкой вспомнил, как несколько дней назад в шутку похвастался, что когда был в таком возрасте, как Джон, то мог с башни замка доплюнуть до другого края рва.

— Ох, Джон, отстань со своими плевками! — воскликнула Лариса с пренебрежением. Его старшая дочь любила верховодить над Джоном, хоть и была всего на год старше. — Папа скоро покажет мне, как надо танцевать.

Идит вопросительно вскинула брови.

— Танцевать? — беззвучно спросила она одними губами.

У него не было возможности ответить ей, поскольку дети требовали его

внимания. Вскоре их юное веселье теплым коконом обволокло его, и он уже смеялся вместе с ними от всей души.

— Лариса не верит, что ты можешь поднять пук соломы пальцами ноги, — сообщил Джон, смерив Ларису презрительным взглядом. И при этом стал немного похож на Идит. Эйрик решил, что высокомерие, несомненно, у них в крови.

Он поднял глаза и поймал удивленный взгляд своей своевольной жены, которая слезала с кровати, покачивая головой на нелепое заявление сына. Их глаза встретились и никак не могли расстаться. На какой-то миг он даже забыл, что должен сердиться на нее за бегство в Соколиное Гнездо. Ему захотелось прогнать детишек из комнаты и повалить жену на постель. Тонкая нить, уже протянувшаяся между ними, едва не порвалась, потом стала еще крепче, связывая их между собой странным, новым, нерасторжимым образом.

— Или еще мы можем устроить состязание по ссанью, — предложил Джон.

Разомлевший от идиллии Эйрик резко встрепенулся.

— Джон! — воскликнула Идит. — Как ты смеешь?

Остальные дети захихикали.

— Таким языком нельзя говорить в присутствии леди, — строго сказал Эйрик, пытаясь совладать с дергавшимися от смеха губами.

Джон пристыженно повесил голову. Тогда и Абдул решил показать, на что он способен, и запищал:

— Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. Ссанью. Авк. — И Эйрик, к своей досаде, понял, что это слово станет, несомненно, постоянной добавкой к грубому словарю коварной птицы.

— Да и вообще, состязание будет нечестным, — со знанием дела поделилась Лариса с Эммой, как старшая сестра, — потому что у мальчиков их краны находятся спереди. Это дает им преимущество, а так нечестно.

Эйрик с немым удивлением поглядел на дочь, потом на Идит.

А потом все разразились смехом.

Неделей позже Идит сидела вместе с Эйриком после дневной трапезы за высоким столом.

— Спасибо тебе за помощь с Эммой в эти дни, — сказал он, накрыв ее руку своей. — Я каждый день вижу все новые улучшения. — Он опустил глаза на дочь, которая устроилась у него на коленях и почти уснула.

Идит с тревогой покосилась на ладонь Эйрика, которая небрежно накрывала ее руку. Одного этого было достаточно, чтобы ее сердце учащенно забилось, несмотря на ее постоянное недовольство тем, что он навестил свою любовницу Азу. Она старалась не обращать внимания на теплую тоску, которая все нарастала, день за днем, особенно если учесть, что они не занимались любовью с той ночи, когда Идит соблазнила своего негодяя мужа.

Ей бы отдернуть руку. Ей бы сопротивляться этому нараставшему притяжению. Но почему-то не хотелось ни того, ни другого.

— Как ты думаешь, сумеет ли Эмма поправиться до конца? — спросила она.

Эйрик растерянно провел пальцем по верхней губе, и Идит захотелось самой коснуться ее. Его губы были полными и твердыми — мужскими. Она слишком хорошо знала, как они умеют со знанием дела прикасаться к ее губам, шевеля их, тревожа, уговаривая…

— О чем ты думаешь?

— Что?

— Ты спросила меня, верю ли я в полное выздоровление Эммы, а я ответил, что вижу с каждым днем улучшение. А потом я справился о твоем мнении, но твои глаза уже остекленели, и ты так странно на меня уставилась…

Идит тряхнула головой, чтобы прийти в себя:

— Я просто устала. Мы оба. Ведь мы поочередно спим с Эммой на ее кровати. Просыпаемся через каждые пару часов, когда она кричит во сне. А потом она целый день не отходит от нас. От этого можно сойти с ума. Но зато она говорит теперь больше слов и кажется счастливой большую часть времени. И все же…

— … все же она продолжает липнуть к нам, и кошмары тоже не прекращаются, — закончил за нее Эйрик.

Она кивнула.

— Если бы мы могли как-то поговорить с ней о пожаре.

— Я пытался, но каждый раз, когда упоминаю про ее мать или про набег, разрушивший деревню, она зажимает руками уши.

— А ты только представь, какие ужасы она пережила. Видеть, как твой дом пылает, а там внутри гибнут в пламени мать и бабушка с дедушкой. А она такая маленькая и ничем не может помочь.

— Слава Богу, хоть догадалась спрятаться в кустах, пока злодеи не уехали. Ей станет лучше, Идит, и тогда мы сможем вернуться к повседневным делам. И не забывай, жена, — добавил он, сжимая ей руку и наклоняясь к уху, — мы с тобой не закончили одно дело.

Ее сердце сжалось, и она вопросительно посмотрела на него.

Он подмигнул.

«Чурбан!»

— Ты имеешь в виду Азу и то, почему тебе захотелось пойти к ней?

Он засмеялся:

— Нет. Я имею в виду твое наказание.

— Ах это. — Идит махнула рукой, словно расплата вовсе ее не интересовала.

— Не думай, что я забыл, жена. И не думай, что тебе удастся избежать моего гнева. Я готовлю для тебя самую сладкую пытку.

Идит нервно облизала губы и поймала голодный взгляд, которым он проследил за движением ее языка. Можно себе представить, что он имел в виду под «сладкой пыткой».

— Не думай, что ты сможешь прыгать взад и вперед между постелью любовницы и моей. Как рогатая жаба.

— Рогатая жаба! Что ж, это наводит меня на интересные размышления. Но скажи мне, дорогая жена, что ты будешь делать, чтобы удержать меня в своей постели?

Она смерила его искоса недоверчивым взглядом и попыталась выдернуть руку из его железных пальцев, но без успеха.

— Будешь ли ты атаковать меня снова? — поддразнил он.

— Я не атаковала тебя.

— Ты права. Это было соблазнение. — При этом он не казался недовольным.