Опрокинутый мир (сборник)
Шрифт:
Еще миля или даже чуть меньше — и Люсия потеряла сразу две пуговицы. Ее рубашка распахнулась сама собой, и она по примеру Катерины завязала полы узлом на животе. Все три женщины подвернули низки брюк, и тем не менее каждый шаг причинял им явное неудобство.
Миновав гребень, Гельвард выбрал место возле холма и разбил лагерь. Сразу после еды женщины стащили с себя остатки одежды и забрались в палатку. Оттуда они принялись поддразнивать Гельварда: как там твоя форма, скоро ли тоже расползется по швам? Гельвард сидел в одиночестве снаружи, не испытывая ни желания спать, ни охоты
Малыш заплакал, и Росарио вышла наружу приготовить ему поесть. Гельвард заговорил с ней, она не ответила. Он наблюдал, как она разводит сухое молоко; даже обнаженная, она не вызывала у него никаких чувств. Он же видел ее нагишом только вчера — неужели она выглядела так же? Конечно, нет — она была почти одного роста с ним, а стала куда приземистей.
— Скажи, Росарио, Катерина еще не спит?
Росарио безмолвно кивнула и удалилась в палатку. Спустя мгновение из-под полога показалась Катерина, и Гельвард поднялся на ноги.
Они смотрели друг на друга при свете костра. Катерина молчала, да и Гельвард не знал, что сказать. Она изменилась тоже. А тут и Люсия вылезла из палатки и встала рядом с соперницей.
Теперь он убедился, что это не мираж. За день, всего за один день женщины стали совершенно другими. Он оглядел их обеих с головы до ног. Еще вчера стройные и гибкие, их тела сегодня потеряли форму и раздались в стороны, а округлившиеся большие головы вдавались в плечи.
Соперницы подошли к нему вплотную и на миг застыли. Из-под полога выглядывала Росарио, наблюдая за интересной сценой. Он видел влажные, зовущие губы Люсии, но сам словно оцепенел.
7
Наутро Гельвард не мог не заметить, что за ночь женщины изменились еще резче. Ростом ни одна из них не достигала теперь и пяти футов, зато болтали они между собой еще быстрее, чем прежде, и голоса у них стали еще выше.
Ни одна не смогла втиснуть свои телеса в одежду. Люсия попыталась было, но не смогла даже сунуть ногу в штанину и изорвала рукава рубашки. Пришлось женщинам оставить одежду на месте ночевки и отправиться дальше нагими. Каждый час вносил в их облик новые и все более чудовищные перемены. Ноги у них укоротились настолько, что они семенили за ним мелким шажками, и он то и дело вынужден был останавливаться, чтобы они не отстали. К тому же он обратил внимание на необычность их походки: они шли, отклоняясь назад, и это отклонение час от часу становилось все больше и больше.
Они следили за ним с таким же ужасом, как и он за ними, и когда он решил дать им передохнуть и пустил по кругу флягу с водой, над странной группой нависла гнетущая тишина.
Да и вокруг все изменялось стремительно и необъяснимо. Они по-прежнему придерживались левого внешнего пути, но следы шпал потеряли четкость. Последний отпечаток, который Гельвард еще сумел признать, был не менее сорока футов в длину, а в глубину не достигал и дюйма. Соседний путь, левый внутренний, скрылся из виду: просвет между путям постепенно увеличивался, пока не достиг по меньшей мере полумили — а на таком расстоянии уже ничего не разберешь.
Зато ямы от фундаментов канатных опор попадались все чаще. За одно
Но как он найдет эту цель — селение, откуда женщины родом? Окружающий ландшафт был плоским и однообразным. Там, где они присели отдохнуть, почва напоминала застывшую лаву. Он присмотрелся к ней внимательнее, затем с силой провел пальцем, оставив неглубокую бороздку; грунт, песчаный и сыпучий на вид, на поверку оказался плотным и вязким.
Рост женщин теперь не превышал трех футов, а их тела исказились до неузнаваемости. Широченные, плоские ступни на коротких толстых ногах, бочкообразные туловища. Они стали карикатурно уродливыми; перемены, какие они претерпевали у него на глазах, и невнятное щебетанье, заменившее им голоса, буквально завораживали Гельварда.
Не изменился только малыш. Насколько Гельвард мог судить, ребенок оставался таким же, как и всегда. Но по сравнению с матерью он выглядел теперь непропорционально большим, и раскоряченная фигурка, откликавшаяся на имя Росарио, взирала на него с невыразимым ужасом.
Малыш был и остался горожанином.
Точно так же, как Гельвард был рожден женщиной, временно переселенной из деревни, так и ребенок Росарио оставался порождением Города, его частью. И какие бы метаморфозы ни происходили с женщинами и родным для них пейзажем, ни самого Гельварда, ни малыша это не затрагивало.
Гельвард не имел ни малейшего понятия ни о том, как объяснить невероятные события последних суток, ни о том, что ему теперь предпринять. Его одолевал страх: се, что творилось вокруг, выходило за рамки его представлений о порядке вещей. Глаза свидетельствовали о том, что просто-напросто не укладывалось в сознании.
Он бросил взгляд на юг — там, не слишком далеко отсюда, тянулась гряда холмов. Вернее, сначала он принял их за холмы, или, быть может, предгорья какой-то более высокой гряды… и вдруг с тревогой заметил, что их венчают снежные шапки. Солнце палило, как обычно, воздух был напоен теплом; логика подсказывала, что в подобном климате снег может уцелеть лишь на самых высоких вершинах гор. А холмы были так недалеко — в миле, от силы в двух милях от Гельварда, — что он никак не мог ошибиться: их высота не превосходила и пятисот футов.
Он встал в полный рост — и вдруг упал.
И упав, словно по крутому склону, против всякой воли покатился на юг. Ему удалось кое-как остановиться, он неуверенно поднялся на ноги, сопротивляясь силе, которая настойчиво тянула на юг. Ощущение было не новым, оно давало о себе знать, все утро, и тем не менее явилось для Гельварда неожиданностью: сила внезапно оказалась могущественнее прежнего. Почему же тогда она почти не влияла на него до этой минуты? Он задумался. С утра ему было не до нее — отвлекали другие события, и все-таки он уже догадывался о ней, ему все время чудилось, что они дут под гору. Он отгонял это наваждение как нелепицу: зрение неустанно подтверждало, что он находится на плоской равнине. И теперь он стоял подле своих подопечных, стараясь разобраться в необычном ощущении, так сказать, пробуя его на ощупь.