Опрометчивые молитвы Помбо-идолопоклонника

Помбо-идолопоклонник обратился к Аммузу с простой просьбой, такой просьбой, которую с легкостью мог исполнить даже идол из слоновой кости – но Аммуз не исполнил просимого тотчас же. Поэтому Помбо сотворил молитву Тарме о сокрушении Аммуза, идола, близкого Тарме; исполнение подобной молитвы нарушило бы этикет богов. Тарма отказался удовлетворить ничтожную просьбу. Помбо молился в отчаянии всем известным идолам, поскольку, хотя дело и было простым, оно оставалось крайне важным для человека. И боги, которые были древнее Аммуза, отклонили просьбы Помбо, как и боги более юные и жаждущие большей славы. Он молился им одному за другим, и все они отказались выслушать его; поначалу он совсем не задумывался

о тонкостях божественного этикета, им нарушенного. Это пришло идолопоклоннику в голову внезапно, когда он молился пятидесятому идолу, маленькому богу из зеленого нефрита, против которого, как известно Китайцам, объединились все прочие идолы. Когда Помбо осознал свою ошибку, он горько проклял час своего рождения и начал причитать, что все пропало. Тогда его можно было увидеть во всех районах Лондона, посещающим лавки древностей и места, где продавали идолов из слоновой кости или из камня, поскольку он проживал в Лондоне с другими представителями своего народа, хотя и родился в Бирме среди тех, кто считает Ганг священной рекой. Промозглым вечером в конце ноября изможденное лицо Помбо можно было заметить у витрины одного магазина; прижавшись близко к стеклу, он умолял какого-то безразличного идола со скрещенным ногами, пока полицейские не забрали нарушителя. И после того, как часы заключения истекли, он отправился в свою темную комнату в той части нашей столицы, где редко звучит английская речь, отправился умолять своих собственных маленьких идолов. И когда от простой, но жизненно важной молитвы Помбо одинаково отвернулись идолы музеев, аукционных залов, магазинов, тогда он серьезно поразмыслил, купил благовоний и сжег их на жаровне перед своими дешевыми маленькими идолами, в то же время наигрывая на инструменте вроде тех, которыми факиры укрощают змей. И все равно идолы крепко держались за свой этикет. Знал ли Помбо об этом этикете и относился ли к нему легкомысленно, или, может быть, его просьба, увеличенная отчаянием, лишила его разума – я не знаю. Так или иначе, Помбо-идолопоклонник взял палку и внезапно стал атеистом.

Помбо-атеист немедленно оставил дом, разбил идолов, смешался с толпой обычных людей и отправился к прославленному главному идолопоклоннику, вырезавшему идолов из редких камней, и изложил тому свое дело. Главный идолопоклонник, который делал собственных идолов, осудил Помбо от имени Человека за уничтожение идолов. «Ибо разве не Человек сотворил их?» – сказал главный идолопоклонник; о самих идолах он говорил долго и со знанием дела, объясняя божественный этикет, и как Помбо его нарушил, и почему ни один идол в мире не будет внимать молитве Помбо. Когда Помбо услышал это, он заплакал и начал жестоко негодовать, и проклял богов из слоновой кости и богов из нефрита, и руки Человека, создавшего их, но сильнее всего проклинал он этикет богов, уничтоживший, как он сказал, невинного человека. Наконец главный идолопоклонник, изготавливавший идолов, прервал свою работу над яшмовым идолом для короля, который устал от Воша, и сжалился над Помбо, и сказал ему, что, хотя ни один идол в мире не будет внимать его мольбам, все же где-то на краю мира восседает один отверженный идол, который ничего не знает об этикете и внимает мольбам, которых ни один респектабельный бог никогда не согласится выслушать. Когда Помбо услышал это, схватил в обе пригоршни концы длинной бороды главного идолопоклонника и радостно расцеловал их, и вытер свои слезы и снова стал дерзким, как прежде. И тот, кто вырезал из яшмы наследника Воша, объяснил, что в деревне у Края Мира в самом конце Последней Улицы есть дыра, которую все принимают за обычный колодец у садовой стены. Но если повиснуть на руках над тем отверстием и вытянуть вниз ноги, пока они не нащупают выступ, то можно оказаться на верхней ступени лестницы,

которая ведет за край Мира. «Ибо все, что известно людям – у той лестницы есть начало и даже конец», сказал главный идолопоклонник, «но разговор о более низких ее уровнях бессмыслен.» Тогда зубы Помбо застучали, поскольку он боялся темноты, но тот, который делал своих собственных идолов, объяснил, что та лестница всегда освещалась слабыми синими сумерками, в которых вращается Мир. «Потом», сказал он, «ты пройдешь мимо Одинокого Дома и под мостом, который ведет из Дома в Никуда и назначение которого неведомо; оттуда мимо Махарриона, бога цветов, и его высшего служителя, который ни птица, ни кот; и так ты придешь к маленькому идолу Дуту, отверженному божеству, которое услышит твою мольбу». И он продолжил вырезать своего яшмового идола для короля, который устал от Воша; и Помбо поблагодарил его и отправился с песнями прочь, поскольку по простоте душевно решил, что «уделал богов». Путь от Лондона до края Мира долог, а у Помбо не было денег; и все же через пять недель он прогуливался по Последней Улице; но как он умудрился туда добраться, я не скажу, потому что его способ оказался не вполне честным. И Помбо обнаружил колодец в конце сада за крайним домом на Последней Улице, и многие мысли посетили его, пока он висел, уцепившись руками за край, но самая главная из всех этих мыслей была такова: а что если боги посмеялись над ним устами главного идолопоклонника, их пророка; и мысль эта билась в голове Помбо, пока голова не начала болеть так же, как его запястья. И затем он нащупал ступеньку.

И Помбо спустился вниз. Там, судя по всему, были сумерки, в которых вращается мир, и звезды слабо сияли где-то далеко-далеко; не было ничего впереди, пока он двигался вниз, ничего, кроме странных синих сумерек со множеством звезд, и комет, мчащихся мимо куда-то вовне, и комет, возвращающихся назад. И затем он завидел огни моста в Никуда, и внезапно он оказался в лучах яркого света, льющихся из окна единственной комнаты Одинокого Дома; и он услышал голоса, произносящие там слова, и голоса не принадлежали людям; и лишившись самообладания, он закричал и обратился в бегство. На полпути между голосами и Махаррионом, который показался впереди, окруженный радужными ореолами, он ощутил присутствие сверхъестественной серой твари, которая – ни кот, ни птица. Когда Помбо заколебался, дрожа от страха, он услышал, что голоса в Одиноком Доме зазвучали громче, и тут он осторожно сделал несколько шагов вниз, а затем промчался мимо твари. Тварь пристально следила за Махаррионом, бросаясь пузырями, которые являются каждый год в сезон весны в неизвестных созвездиях, призывая ласточек вернуться домой к невообразимым полям; следила за ним, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на Помбо и увидеть, что он упал в Линлунларну, реку, которая берет исток на краю Мира, золотая пыльца которого услаждает речные воды и уносится из Мира, чтобы приносить радость Звездам. И перед Помбо оказался небольшой отверженный бог, который не заботится об этикете и отвечает на мольбы, от которых отказываются все респектабельные идолы. То ли вид его, наконец, возбудил рвение Помбо, то ли его нужда оказалась большей, чем он мог бы вынести, спустившись так стремительно вниз, то ли – и это самое вероятное – он слишком быстро промчался мимо твари, – я не знаю, и это не имеет значения для Помбо. Во всяком случае он не смог остановиться, как было задумано, в положении просителя у ног Дата, а промчался мимо идола по сужающимся ступеням, скользя на гладких, голых камнях, пока не упал с края Мира как, когда замирают наши сердца, падаем порой мы сами во снах и пробуждаемся с ужасным криком; но не было пробуждения для Помбо, который все еще падает к равнодушным звездам, и его судьба полностью совпадает с судьбой Слита.