Оптимистка
Шрифт:
Его терпение вот-вот лопнет, я чувствую.
— Ты не знаешь меня. И не надо, черт возьми, называть меня бро.
— Отсоси.
Гас хватает меня за футболку.
— Что ты только что сказал?
Я не успеваю ответить, когда кто-то обхватывает меня сзади. Над ухом раздается громкий, твердый голос Дунка:
— Хватит, Бэнкс. — Футболка разорвана до середины, и ублюдок больше не держит меня. Друг пытается привести меня в чувство. — Расслабься, чувак. Хватит.
Кейти снова появляется передо мной.
— Он мой лучший друг, Келлер. В чем проблема? — Она не злится, просто обижена.
У
— В чем проблема? — Понижаю голос, чтобы только она слышала меня. — Проблема в том, что я не трахаю своих лучших друзей. — Она меняется в лице. Знаю, я должен заткнуться, но слова так и продолжают литься из меня: — Что, правда глаза режет? — Дунк оттаскивает меня, и я больше не сопротивляюсь этому. Тычу пальцем в него. — Ты выиграл, бро. — Задыхаясь, говорю я. И повторяю про себя: — Ты выиграл. — Во мне поднимается злость от поражения. — Она вся твоя.
В следующий миг я уже сижу в машине. Отключившаяся Шел лежит на пуфах.
Всю дорогу Дунк отчитывает меня. Я не в настроении это слушать.
Это все, что я помню до того, как отключится в своей кровати, предварительно заблевав ее.
Воскресенье, 30 октября
Келлер
Если бы существовала премия «Самый большой в мире мудак», то вчера вечером я бы определенно выиграл ее. На душе так дерьмово.
Когда просыпается Дунк, мы идем в «Граундс», покупаем по чашке кофе и возвращаемся в квартиру для тет-а-тет разговора.
— Келлер, дружище, что вчера было? — Я знаю, что тебе нравится Кейт, но вчера все было за гранью. Это не был Келлер, которого я знаю. Никогда не видел тебя таким.
Дунк не столько ругается, сколько просто разговаривает.
— Я знаю, — говорю, не отводя взгляда от своей чашки кофе.
— Ты разговаривал с ней сегодня утром?
Качаю головой, что вызывает острую боль. Даже от мысли о разговоре меня охватывает ужас. Я должен извиниться, но пока не готов к этому. Я не зол на нее, нет. Я зол на себя. Не хочу, чтобы она снова видела мою злость, даже если она направлена не на нее.
— Она была тут вчера, ты знаешь?
Вот это новости.
— Что? Кейти приходила сюда?
— Да, через минут тридцать, после того, как мы вернулись домой.
Отлично. А я отключился в луже собственной блювотины. Это говорит о многом.
— Она переживала за тебя.
— Она переживала за меня?
Он кивает.
— Мы долго разговаривали. Ты много для нее значишь, Келлер. Ей было очень больно видеть тебя таким расстроенным.
Закрываю лицо руками.
— Я обращался с ней, как с куском дерьма, Дунк. Я обращался с ней, как с куском дерьма, а она не хочет, чтобы я расстраивался. — Смеюсь от того, насколько абстрактна вся эта ситуация.
— Я знаю, ты отказываешься от любых потенциальных отношений из-за того, что случилось с Лили, но прошло уже почти четыре года. Я тоже ее любил, дружище, но настало время двигаться вперед.
Тру ладонями горящие глаза. Сейчас ее имя не причиняет мне боль, как раньше.
— А что насчет Стеллы?
Он приподнимает брови с таким видом, как будто у него нет ответа на этот вопрос.
— Послушай, Бэнкс, это твоя жизнь, но Кейт очень хороший человечек. Она так добра к Шелли, ты видел, как она изменилась с тех пор, как общается с Кейт. Шелли без ума от нее, а это означает, что и я тоже. Поговорив с ней вчера, я могу честно сказать, что Кейт, наверное, самый заботливый и искренний человек, которого я встречал. Она то, что нужно, дружище. Я задал ей кучу вопросов, и она ответила на все, хотя и не обязана была. У нее с Гасом очень близкие отношения, но я верю, когда она говорит, что они просто друзья. Она знает парня всю свою жизнь.
— Она спала с ним, — прерываю я его.
Он снова поднимает брови.
— А ты никогда ничего не делал, не думая о последствиях, Бэнкс?
— Да, но…
Он обрывает меня на полуслове:
— Но что, чувак? Ты даже не знал ее тогда. Не суди. Это нечестно.
У Дунка хорошо получается рассматривать ситуации со всех сторон.
— Ты прав, — выдыхаю я. Голова все еще гудит, но я приподнимаю подбородок и смотрю ему прямо в глаза. — Она мне очень нравится, Дунк. До ужаса. И меня это пугает. Кейти вызывает во мне желание бросить все к черту и переписать будущее. — Мое будущее было расписано, когда я родился. Даже когда я напортачил, мне пришлось очень скоро вернуться в привычную колею. Родители позаботились об этом.
Он улыбается, встает и хлопает меня по спине.
— Я бы мог тебе сказать все это еще два месяца назад. Нужно было просто спросить меня, и тогда не было бы всех этих неприятностей.
— Позвонить ей? — спрашиваю Дунка. Кажется, он лучше в этом понимает, чем я.
— Извиниться нужно обязательно. Отдохни сегодня, а завтра, когда сможешь трезво мыслить, позвонишь ей.
Понедельник, 31 октября
Кейт
Я проснулась с ужасной головной болью в пять утра, нет сил даже на то, чтобы вылезти из кровати и выпить ибупрофен. Боль не проходит все утро. Я знала, что так и будет. Я хотела этого. Сегодня день, которого я со страхом ждала с того момента как наступил октябрь. День рождения Грейс.
В первый раз за все время я до боли скучаю по Сан-Диего. Это такой вид боли, от которого скручивает живот, а голова болит настолько сильно, что я даже не могу нормально видеть. Единственное, что поможет мне — разговор с Гасом. Он в дороге, едет на выступление в Денвер.
По понедельникам, средам и пятницам я настолько загружена занятиями, что с 7:30 до 2:00 у меня нет даже десяти свободных минут. Как только лекция заканчивается, и я выхожу в коридор в 2:01, сразу же набираю Гаса.
— Опти, ты в порядке? — Совсем не похоже на обычное приветствие.
Пытаюсь казаться веселой. Мне уже давно не приходилось притворяться.
— Бывало и лучше. — Едва ли.
— Тяжелый день, да?
— Да. — Это и признание, и согласие, и принятие. Всего в одном маленьком слове.
В груди все сжимается, а горло начинает чесаться. Я знаю, что как только открою рот, то начну плакать. А я не плачу. На моей памяти делала это всего лишь раз. Это было ужасно. Как будто меня разорвало на миллионы кусочки, которые невозможно снова склеить. Не хочу еще раз проходить через этот ад.