Оптинские старцы
Шрифт:
В Козельске в Успенском соборе чудесным образом появилась икона Божией Матери «Нечаянная радость», особо чтимая о. Никоном. Он счел это за благословение Божие и часто проводил в этом храме службы. Несмотря на запреты, произносил проповеди, вел духовные беседы, не щадя ни сил, ни здоровья. С немощными делился продуктами, которыми снабжали его духовные чада. Так провел он в Козельске три года — под негласным надзором ГПУ. Исповедовал прихожан у себя на квартире, что тоже не было секретом. О. Никон более всего заботился о тщательной исповеди приходящих, которых всегда умел расположить к себе, потому что учитывал и возраст, и воспитание, и образование, и характер, и состояние здоровья. Для всех он становился любящим отцом, на мудрое и любвеобильное руководство которого можно положиться. Когда спрашивали о том, не являются
В 1927 году о. Никона арестовали и заключили в Калужскую тюрьму, где он провел в общей камере полгода. Несмотря на оскорбления и издевательства сокамерников, о. Никон не оставлял в молитве своих осиротевших духовных чад. При возможности отправлял им письма на волю.
Отец Никон был осужден на три года в Соловецкий концлагерь. В марте 1928 года этап прибыл в Кемь, сообщение с Соловками было прервано, и ссыльных оставили в пересыльном пункте, где о. Никон по состоянию здоровья был освобожден от тяжелых физических работ и назначен сторожем. Это ли не была милость Божия к старцу! После 8–9 часов нетяжелой работы оставались время и силы, чтобы писать своим чадам — назидать, увещевать и утешать их, как того требует старческое служение. Этих писем ждали как манны Небесной.
После двухлетнего пребывания в концлагере на Поповом острове о. Никона определили на «вольную ссылку» в Архангельск. Перед отправкой заключенных подвергли медицинскому осмотру. Тут обнаружилось, что у 43-летнего старца туберкулез легких в запущенной форме… Ему советовали обратиться в соответствующие инстанции с просьбой о переводе в места с мягким климатом. Но, как всегда, следуя не своей воле, а воле Божией, о. Никон остался. Его отправили в Пинегу, за 200 верст от Архангельска.
За два месяца до смерти преподобного Никона одна из его духовных дочерей, инокиня Ирина (Бобкова), видела сон, поразивший ее своей реальностью. В письме к старцу она описала этот сон. Виделось ей, что преподобный Варсонофий пришел к о. Никону на квартиру в Козельске и стал выносить вещи из комнаты. Когда же взялся и за кровать, она воскликнула: «Батюшка, зачем же вы кровать-то выносите? Ведь отцу Никону негде будет спать». На это старец Варсонофий ответил ей: «Он собирается ко мне, и ему кровать не нужна. Я ему там свою кровать дам». По благословению о. Никона инокиня Ирина приехала в Пинегу и до самой его кончины самоотверженно ухаживала за тяжело больным, но неунывающим духовным наставником. «Батюшка очень страдал от того, что легкие его сократились и ему нечем было дышать. В трудные минуты он метался, не находил места, то ляжет, то встанет: нечем, говорил, дышать, дайте воздуху, хоть чуточку воздуху! Просил положить на пол. Когда ему становилось легче, он тихо молился: «Господи, помоги, Господи, помилуй!» При повышенной температуре иногда бредил, вспоминал своих духовных детей, приводил их к покаянию, читал каноны, крестил воздух и очень часто вспоминал оптинского старца Макария». Когда он тихо скончался, «лицо его было спокойное, белое, приятное, улыбающееся». На календаре значилось 8 июля 1931 года.
На третий день после кончины состоялись похороны. За краткое время жития преподобного в пинежских лесах его узнали многие из ссыльных как отзывчивого, чуткого, достойнейшего пастыря. Все они в этот день собрались, чтобы дать почившему последнее целование. Одних священнослужителей было 12. Удивительно, что все они за неделю до кончины о. Никона находились на работах в лесу за много километров от своих жилищ. И вдруг были отпущены. Точно Никон преподобный ждал их возвращения и не умирал. Точно на погребение его они были отпущены.
«Преподобный Феодор Студит, сам бывший в ссылке, ликует и радуется за умирающих в ссылке» — это строчка из последнего письма смертельно больного 44-летнего старца оптинского Никона, который причислен к лику православных святых в чине исповедника, другими словами, мученика, претерпевшего жестокие испытания за Христову веру, однако мирно скончавшегося после перенесенных страданий.
В эпоху духовного и материального процветания Оптиной пустыни, продолжавшегося около ста лет до революции, помимо тех старцев, о которых рассказано в этой книге, существовали и другие, не столь заметные, однако имевшие благодатные дары рассуждения и прозорливости. Но наша повесть о тех 14 преподобных оптинских отцах, которые более других потрудились в старческом служении своему отечеству и сподобились быть причисленными к лику святых Православной Церкви. Дни их памяти нынче включены в общий круг годового богослужения.
Многие из преподобных оптинских старцев предвидели «гнев, наныдвижимый», скорбели о том, но воспринимали его как справедливый суд Божий. Ныне, когда еще не успокоилось житейское море России и старцы нынешние скрыты от масс народа, все же нет повода к унынию: преподобные оптинские старцы предстоят престолу Божию и молят Господа о России и о каждом, кто прибегает к их святой помощи.
Последний настоятель Оптиной пустыни священномученик Исаакий был старцем по древнему обычаю, когда игумен монастыря совмещал начальническое и старческое служение, будучи, как муж в семье, главой и отцом. Именно за это он и пострадал, приняв мученический венец от безбожной власти в 1938 году. Сбылось слово оптинского блаженного Василия. Преподобный Нектарий рассказывал, как появился в монастыре будущий архимандрит Исаа-кий: «Блаженный Василий привел его к батюшке Амвросию, говоря:
— Поклонитесь в ножки ему, это будет последний оптинский архимандрит, — а самому юноше сказал: — Тебя казнят».
По дороге в трапезную блаженный Василий призывал богомольцев: «Поклонитесь последнему оптинскому архимандриту…»
Благочестивый юноша Иван Бобриков (так звался в миру о. Исаакий) поступил в Оптину в 1884 году в возрасте 19 лет. В выборе этого пути много помог пример его глубокопочитаемого родителя, который уже монашествовал в Оптиной и закончил свои дни схимником Николаем.
Путь послушничества Ивана был долгим, только через 13 лет он вошел в число оптинской братии, а еще через два года, в 1899 году, был пострижен в мантию с именем Исаакий. На откровение помыслов он ходил к старцу Иосифу. Когда монаха Исаакия посвятили в священнический сан, тогда же, по послушанию, он стал уставщиком обители, наблюдавшим за правильным чинопоследованием церковных служб. Для этого пришлось внимательно изучить устав.
После кончины родителя, тихо и незаметно проведшего свою иноческую жизнь в монастыре, сын часто ходил на его могилу, и духовная связь между ними не прерывалась. Однажды о. Исаакий в чем-то не поладил со скитоначальником о. Феодосием, возникло между ними легкое неудовольствие. Спустя некоторое время о. Феодосий пришел к нему и рассказал, что видел во сне схимонаха Николая, который грозился на них с о. Исаакием. Задумался о. Исаакий, когда услышал рассказ. Потом тихо произнес единственное слово: «Чует!..» Мир после этого был восстановлен и больше никогда не нарушался.
В 1914 году на место почившего настоятеля о. Ксенофонта оптинская братия единодушно избрала смиренного и рассудительного о. Исаакия. Вскоре он был возведен в сан игумена, затем архимандрита. Не знаменательно ли, что старческий крест Господь возложил на своего избранника в несчастный для России год — начала первой мировой войны, которая по злому умыслу врагов отечества превратилась из империалистической в гражданскую. Крест сей становился все тяжелее: сначала война, потом революция, разруха и гонение на Церковь.
«По своей примерной, истинно монашеской жизни он был вполне достоин занять столь высокий пост, — вспоминала шамординская монахиня Мария (Добромыслова). — Очень большого роста, внушительной и благолепной наружности, он был прост как дитя и в то же время мудр духовной мудростью». В условиях начавшейся войны монастырю был нужен именно такой духоносный пастырь — с несокрушимой верой, великой мудростью и всепрощающей любовью. Восприняв дар старчества непосредственно от великих оптинских старцев, игумен Исаакий стал достойным продолжателем их делания — молясь и трудясь.