Опьяненные свободой
Шрифт:
Но, может, все объясняется временем? Десять лет! Ого, это срок! За десять лет можно воздвигнуть империю и обрушить ее в прах, и еще останется время засеять руины травой. Десять лет иногда — больше эпохи. Но не было ранее такой скорости перемен на родине Ивана, а были столетние, тягучие, цикличные изменения. Не та кровь у сограждан. Может, здесь слишком холодно?
Иван закрыл глаза. Его мир, не его мир… и что? Везде надо жить. А жить получается только так, как умеется. То есть — опять бой против всего мира, и сил хватит лишь на изменение мира вокруг себя… ну и что? Зато здесь жить… перспективно.
Поезд нес Ивана сквозь тайгу к сияющему городу-сказке, и в душе у него теплым светлячком оживала надежда. Кажется, он-таки нашел свое место в мире.
Он открыл глаза, только когда профессионально доброжелательный
— Орлиное Гнездо, поспешите с высадкой, стоянка всего десять минут, удачи, дорогие пассажиры…
Поспешить — это нетрудно. У него даже сумки в руках не было.
Доброе утро, мой город! Это я, Дед, не признал?
Но он спит еще, мой город, потому что пять часов утра. Город спит, а я — нет. Тихо чмокает дверь, коридор-аллея встречает прохладой, шелестом листвы и легким ветром. Стен не видно, сплошная ползучая зелень. Дай волю профессору Нецветаеву, и от коридоров останутся тропки, а остальное, даже каменные тротуарные плиты, будут распаханы и засажены. У него, видите ли, великий биологический эксперимент. Хм. Ему не то что дай волю, а просто выкрути одну руку, а не две, и результат будет тот же — тропка в джунглях. Городу безумно повезло на главного озеленителя. Я профессору по-хорошему завидую. Светлая голова, фанатик царства растений. А вот царство людей он терпеть не может, и работать с ним трудно.
Встал я не один. Мой родной командирский корпус уже в деле. Хотя — мы же в деле круглосуточно… Мимо пробегают в тренировочных костюмах здоровенные ребята. Коллеги-командиры из боевых пятерок. А вот и пятерка Кузьмина — особая пятерка. Им в спортзал, на тренировки по боевой подготовке. Их пятерку капитан Кин берет и на настоящие захваты, с перестрелками и поножовщиной. Сам Саша Кузьмин, белокурый атлет, воплощение скандинавского божества, дружелюбно помахал мне рукой. Он знает и помнит и меня, и весь командирский корпус, да и роту курсантов, наверно. Он — настоящий командир, могучий, надежный, невозмутимый и корректный, способный решить любую проблему. Не то, что я.
А что я? Я не молод, под морщинами лица не видать. Низкорослый, слабый, суставы разбиты за десятилетия бессмысленной работы, о которой вспоминать не хочется. У меня слабеют ноги при сильных нагрузках, я теряюсь в критических ситуациях. Я боюсь наглецов и не уверен в себе. И за что меня взяли в командирский корпус? Командиры зовут меня Дедом. Даже те, кто старше меня. Ну и что? Зато — я знаю точно — если меня уберут из корпуса и из города, я умру в тот же день. От тоски. Мой Город. Мой корпус. Они для меня больше, чем жизнь. Моя последняя любовь.
Коридор ведет в оранжерею, если не сворачивать на пандус спуска. Я не сворачиваю. Башни зимних садов — мои любимые места пребывания. Наверно, что-то есть во мне от профессора Нецветаева. Червяк я земляной…
В этой башне — влажный режим. Вода везде. Листва блестит. Цветы еще закрыты, но скоро включатся светильники, и тогда будет чем полюбоваться. Но мне и сейчас здесь хорошо. Я провожу контрольные замеры — а их очень много, как и в любом научном эксперименте. Профессор Нецветаев просил помочь, а я люблю работать на земле. А профессор любит, когда кто-то еще участвует в бескорыстном служении науке. Когда он получит результаты моих замеров, может, его сердце немножко смягчится, и он будет меньше орать на своих бедных стажерок.
А вот и коммерческий сектор — огурцы. Ну и кто вопил о надежности автоматических систем возделывания? Не помню, но натравлю профессора, он найдет виновника и загрызет. А пока придется устранить недоделки вручную. Ничего страшного. Подумаешь, пропущу утреннюю игру в футбол. Моя команда сумеет проиграть и без меня.
Конечно, замеры должны делать лаборанты профессора. А подвязывать плети — операторы зимних садов. Только их надо заставлять, а потом контролировать, иначе сделают кое-как. Мы, конечно, и заставляем, и контролируем, но природа человеческая — очень косная, трудно поддающаяся изменениям структура, и потуги наши… малозаметны на фоне привычной лени и разгильдяйства. А действенных средств вроде безработицы, голода или простого кнута у нас, к сожалению, нет. Город будущего, торжество коммунистических идеалов — то есть бесплатные кафе на каждом уровне, обильная зарплата, роскошное жилье, автоматика везде… Если я правильно понимаю, эта проблема не решена даже теоретически. А нам ее решать на практике, причем прямо сейчас.
Я подвязываю плети, машинально проверяю посадки на признаки заболеваний, а в голове крутятся печальные размышления о том, что Город не нужен никому, кроме командиров. Никому, кроме нас. Командирский корпус кажется незыблемым и вечным, но я прожил достаточно, чтобы понимать — вечного не бывает. Особенно это касается человеческих сообществ. Цивилизации — и те рушатся.
Пологий пандус ведет меня к башням Золотых ворот. Там — общественный исполком, там же командирское кафе. Я невольно улыбаюсь. Командирское кафе — это, я вам признаюсь, забавное явление. Постоянно кипящий котел юмора, сарказма, насмешек, сочувствия… но там же можно просто отдохнуть от всего, посидеть в молчании, поговорить с друзьями… там настоящая жизнь. Командирское кафе ничем не отличается от прочих кафе-автоматов: те же столики-розетки, автоматы выдачи блюд, постоянно техник-ремонтник копается в недрах уборочной машины, потолок в витражах, пол в сияющих пятнах света… Но в этом кафе собираются командиры. А также те, кто ими обижен и желает чего-нибудь высказать в неформальной обстановке. Тот же профессор Нецветаев, не к завтраку будь помянут. Мда. Кстати про обиженных: эта мысль мне напомнила кое о чем. В общей массе жители Города — это ученые, его создавшие и его настраивающие. Они — заинтересованные лица и в силу этого о своем детище как-то заботятся. С ними, в целом, не так уж трудно сработаться. Но с ними приехали, заселились (и уже не выведешь!) их жены, тещи, дети. Дети — вообще чума нашего светлого послезавтра, головная боль командирскому корпусу и куча неразрешимых проблем. Но не о них речь. Жены ученых тоже рвутся где-то поработать, ибо заработки у нас ого-го! И работают, несмотря на то, что все автоматизировано и без очень высокого образования, подкрепленного творческой составляющей, работать негде. Они работают — и приносят свою (!!!) манеру в четкие ритмы жизни нашего Города. На Сортировочную б их всех! И ведь технически это выполнимо, потому что все, живущие здесь, прежнюю жилплощадь вовсе не потеряли, а на эту права не имеют, так как — эксперимент. Но Гробов запретил трогать членов семей. Других-то мы выселяем на Сортировочную с присвистом… Это я к тому, что сидит одна такая (член семьи, чтоб ее…) не где-то, а на регистрации прибывающих, являясь для них первым впечатлением, лицом Города, так сказать. Вялая, но злобная, тупая, но упрямая, ленивая, но хитрая — но в первую очередь наглая. С лицом Городу обидно не повезло. И я возложил на себя обязанность это лицо…ретушировать. А сегодня ж она, эта мадам Немоляева, на дежурстве, и сегодня же утром — поезд с Большой Земли. И что же? Выходит, все в командирское кафе, а я — к закусочным автоматам и бегом к залу регистрации!
Кнопки шифрозамка пискнули, люк технических коммуникаций отвалился, признав своего. Вообще-то официальные дороги в городе — пандусы, серпантином оплетающие оба кольца Города. Это удобные, красивые, но длинные и медленные пути. Мы, командиры, ходим напрямую. Шахта коммуникаций — вот она. Цепляюсь страховкой за крюк скоростного подъемника, жму пульт — и только пятки сверкнули в воздухе! Через пару минут я уже вываливаюсь из люка в зале регистрации. Местная шпана — извиняюсь, детишки научных работников — нагло пялится, как именно я запираю замок. Пяльтесь, уроды, не поможет. После того как в системе коммуникаций пошалили некие детишки с парой серьезных исходов, замки заменили. И какие кнопки жать, сейчас совершенно неважно. Люк открывает система опознания «свой-чужой», скопированная с защищенных помещений лабораторий биологического оружия.
Над хмурой тайгой в лучах солнца ослепительно сияла белоснежная крепость. Стены белые, а окна — зеркальные. Да и те, как в настоящих замках, далековато от земли. Город опоясывала речка в искусственных берегах. Гранит. А русло-то глубокое. Защитная система? А зачем она экспериментальному поселению под эгидой военно-космических сил, прообразу марсианских баз?
Немногие прибывшие зашагали по ажурному мостику через ров-речку прямо ко входу с противной надписью поверху. Пропускной пункт. Пропуска у Ивана, конечно, не было, а без него, получается, никак. И что делать?