Опять ты про свою Грецию!
Шрифт:
Такой он – греческий отель.
И еще немного про Дафну. Отель она открыла, но была совершенно обычным московским разгильдяем. Я даже не знаю, убирали у нас в номере или нет, песок во всяком случае на четвертый день пребывания лежал толстым слоем. Иногда меняли постельное белье, но нечасто и хаотично. И наконец, случилось страшное – у нас перегорела лампочка в ванной. Я сообщила об этом Дафне. И ничего не изменилось, за пять дней не изменилось. Лампочка все еще не горела.
Дочь, дитя нового поколения, считающего, что за свои деньги вы вправе получить услугу и дружба в товарно-денежных отношениях ни при чем, сказала, что надо просто заявить Дафне о своих правах и потребовать исполнения обязательств. И я робко попросила вновь.
– Слушай, там у меня в цокольном этаже все есть – полотенца, лампочки, простыни, мыло. Бери, что тебе надо. Только сама. Что меня по ерунде дергать?!
– Дафна, но я не дотягиваюсь до лампочки даже со стула.
– А! Что ж ты сразу не сказала! Стелиос зайдет.
Лампочку поменяли, но Дафна задумалась.
– Слушай, – сказала она мне, когда мы тайно курили у меня на балконе. – У меня там в подвале есть еще и стиральные машины. А ты не стираешь…
– А я в раковине всякую мелочь, остальное в Москве буду стирать.
– Так ты ко мне домой заходи. В моей машинке стирай, заодно кофе попьем.
Дафна снова задумалась:
– Может тебе завтрак нужен? Но сразу говорю, это будет дрянь – тосты, масло, джем, два яйца вкрутую. Ты хочешь?
– Нет, мы уже нашли утреннюю кафешку. Там все очень вкусно и работает она с семи утра.
– Вот и я так думаю. А вот французы вредные – подавай им эту фигню, в смысле континентальный завтрак. Зачем? В кафе же лучше.
Французы у Дафны не останавливались. Только британцы. И мы. С одиноким британцем, соседом по балкону, у нас установились английские отношения. Если его полотенце, сорванное ветром, оказывалось у меня на балконе, то я его просто перебрасывала. Так же он мне однажды вернул купальник. Мы даже не здоровались, а только кивали друг другу. Он не первый раз жил у Дафны. С ней он тоже не очень-то был откровенен. Сообщал, когда приедет и что хотел бы все тот же номер. Ничего не требовал, ни на что не жаловался, хотя сервис у него был такой же разгильдяйский, как и у нас.
Но Дафна явно что-то пыталась понять в гостиничном бизнесе.
– Слушай, а может, тебе телевизор нужен? – спросила она как-то, – Только он весь на греческом. Хотя всякие фильмы про Рембо понятны. Ты как? Надо тащить?
– Дафи, ну на фиг мне телевизор!
– И верно, – согласилась она, – Ты заходи ко мне, если что. И просто так заходи.
Ее разгильдяйство было объяснимо по-русски: отель, магазин, маленький ребенок, многочисленная тбилисская родня, приехавшая к ней на лето. Но разве это должен понимать турист?! Только если русский…
А я ее поняла. Кандидат исторических наук оказался в городишке, где всего 700 жителей (хотя летом здесь население превышает семь тысяч). Это после Тбилиси и Москвы. Но все же – рядом любимый мужчина и дочь. И тут ей свалилась я, тоже с Московским университетом за плечами.
Критский Диснейленд.
Вы думаете, что я полностью погрузилась в эту обыденную жизнь, хотя она не была лишена очарования. Нет, нет, конечно, нет. Я естественно побежала изучать древности. У меня был целый список того, что я должна увидеть и показать дочери. У меня был еще и французский путеводитель, переведенный в Москве в 90-е. Я сравнивала увиденное в Агиа Галини с записанным в книжке. И у меня все отчаянно не совпадало. Не было обещанного галечного пляжа, повсюду песок, не было хиппи в пещерах (если не считать тех двух молодых людей по дороге на пляже, они плели фенечки и курили, судя по запаху, марихуану), не было желтых автобусов. Словом, я попала в какой-то другой город, нежели обещал справочник, Агиа Галини. Этот путеводитель ужасно развеселил Дафну, она даже взяла его на пару дней и бегала с ним по соседям. А потом вернулась с результатами исследования: все описанные события были, но двадцать лет назад, где-то в 70-е. С современностью мы разобрались.
Пора была ехать к архаике. И вот передо мной древности из учебника Коровкина за 5 класс. Еще в детстве я была влюблена в Шлимана и потому знала, что он мечтал вести раскопки в Кноссосе. Но его инициативу перехватил или перекупил Артур Эванс. Я заранее не любила этого британца. Но все же картинки из учебника манили меня.
Увиденное превзошло мои ожидания. Крохотная усадьба, состоящая из каких-то бессмысленных колонн и свеженарисованных фресок. Замечательный трон Миноса, который расталкивая друг друга, пытались сфотографировать туристы. И как он выжил? Впрочем, все здесь было реконструкцией. Сам великий открыватель минойской культуры и Кносского дворца Артур Эванс говорил, что его дворец не реконструкция, а «воссоздание» или «возрождение», даже «воскресение» (соответственно, «reconstitution», «resurgence», «resurrection»). Все находки из Кносского холма еще в начале ХХ века вывезены в Британию, если они и вовсе были. Может, их подкинули хитроумные греческие крестьяне, понимая, что туристический объект привлечет посетителей не только в мифический дворец, но и в их таверны. Говорят, что греки сами заманили сюда археологов-иностранцев. По местной легенде, греческий любитель древностей каждую ночь раскапывал холм, находил какие-то артефакты, которые потом впаривал британцам и немцам, а к утру закапывал холм, чтобы не открылось место кладов. История сомнительная, мне кажется, что все эти фрагменты посуды и прочее ваялось в соседней лавке. Впрочем, великий Эванс хранил найденные им таблички с линейным письмом у себя, не подпуская к ним никого. Говорил, что собирается расшифровать, но руки так и не дошли. Миру он явил дворец немало-немного царя Миноса и лабиринт Минотавра, бракованного сына царицы Павсифаи. Хотя что-то Эванс все же нашел.
Все здания дворцового комплекса построены на тех фундаментах, что были обнажены, которые были лишь зарисованы археологом. Все утверждают, что колонны, расширяющиеся кверху, были невозможны. Но именно их возвел Эванс, используя железобетон. Зато как красиво и вполне в стиле времени получилось. Из него же сделаны и рога – символ Кносса.
И еще меня смущает, что у дворца нет стен, а стоит он на абсолютно ровном плато. Я такого не видела в архаичных городах-крепостях. Обычно это самая высокая точка, гора, господствующая над местностью, мощные стены. Пожалуй, только античная Спарта исключение. Но древние историки утверждали, что спартанцы были так уверены в своей мощи, что не возводили стен. Может быть. Только и горы там, с которой, как все мы помним сбрасывали хилых младенцев, тоже нет. Наверное, с младенцами как-то этот щекотливый вопрос иначе решали.
Не хочу стебаться, над этим только ленивый не смеется, над удачно сохранившемся и пережившем разрушительное землетрясение алебастровом(!) царском троне. Эванс назвал его троном Ариадны. Это для тех времен нормально. Шлиман тоже назвал найденную в Микенах золотую маску посмертной маской Агамемнона, решительно утверждая, что победитель Трои реальный исторический персонаж.
И наконец, тот самый лабиринт Дедала и Минотавра. Моя двенадцатилетняя дочь сразу спрыгнула туда и пыталась пройти боком в узких коридорах скорее всего какого-то гидротехнического сооружения, на канализацию очень даже смахивает. Я же курила у рогов Минотавра, кои возведены в этой небольшой усадьбе, которая не то что на дворец, даже на маленький город не тянула никак.
Я уже поняла, как Шлиман, что для древнего греческого полиса необходимы три или даже четыре вещи, чтобы называться городом – храм, театр, бани, гимнасий (или стадион). Ну еще рынок (агора), где без него будут собираться горожане. Я не стала разочаровывать дочь, потому как мне самой надо было пережить это потрясение. Эвансовский Диснейленд не оправдал мои ожидания.
Но главное было впереди – музей в Ираклионе. Там выставлены настоящие (!) фрагменты знаменитых фресок с дельфинчиками и мальчиком на быке. Подлинники. Я долго, очень долго, дольше всех стояла у артефактов, пытаясь понять, как из синего пятна возник дельфин, а из кусочка желтого – мальчик-акробат. Как Эвансу и его другу французскому художнику Жиллерону взбрело в голову, что охровые пятна – Принц с лилиями? Просто загадка для психотерапевта – нарисуй из пятна картинку, и я скажу, чем ты страдаешь.