Ораторское искусство
Шрифт:
Три книги «Риторики» Аристотеля – систематический учебник риторики как искусства. Далеко не всякую убедительную речь Аристотель считал искусством. Например, мы в своей жизни часто замечаем «эффект автобуса»: кто-то в автобусе начинает чем-то возмущаться, и половина автобуса подхватывает это возмущение и тоже начинает кричать и возмущаться, хотя секунду назад люди даже не думали об этом предмете. Можно ли сказать, что зачинатель этого возмущения – ритор, раз склонил автобус на свою сторону? Аристотель скажет, что ни в коем случае:
Риторика как искусство близка логике, но только она работает не с доказательствами, а с предположениями; не с обязательным, а с вероятным. Например, «На улице тепло, следовательно, надо легко одеться» – это логическое утверждение. А «На улице тепло, следовательно, ожидается урожай лучше, чем в прошлом году» – риторическое утверждение, не учитывающее все факторы и опускающее некоторые звенья причинно-следственных связей. В политике нельзя ни о чем говорить с полной определенностью, обстоятельства могут повернуться неожиданным образом. Но и в суде тоже мы не можем до конца доказать виновность или невиновность: всегда в свидетельствах есть пробелы или неясности, и могут вскрыться новые обстоятельства дела.
Но при этом риторика – наука строгая. Аристотель отвергает мнение софистов, прежних интеллектуалов во главе с Горгием, считавших, что можно с помощью изысканно построенной речи любой слабый аргумент сделать сильным, пустить пыль в глаза, разыграть спектакль, который всех очарует. Нет, утверждал Аристотель, – это фальшивое искусство, которое быстро утратит свой блеск. Нельзя долго пускать пыль в глаза. Настоящий оратор не создает иллюзии, но помогает самой реальности стать более ясной. Например, судья может эмоционально отреагировать на какое-то отдельное обстоятельство дела, сделать из мухи слона. Все мы знаем, как часто нас может «зацепить» какая-то мелочь, и мы придадим ей большее значение, чем сути дела. Часто люди реагируют на какие-то отдельные слова, на интонации, на что-то привычное или, наоборот, скандальное и до сути дела не доходят. Задача оратора поэтому – вывести на сцену главное, отсечь мелочи, заставить вникнуть в суть дела и потому принять справедливое решение.
Настоящая риторика имеет дело с вероятным, но она служит истине, а не мнению. Она никогда не изменяет истине. Риторика нужна для того, чтобы мы не приняли «недолжное», плохое знание о предмете за действительную характеристику предмета. Ведь очень часто люди видят то, что хотят видеть: толпа реагирует на яркое, видит оболочку вещей, а не их истину:
Риторика полезна, потому что истина и справедливость по своей природе сильнее своих противоположностей, а если решения постановляются не должным образом, то истина и справедливость необходимо побеждаются своими противоположностями, что достойно порицания. Кроме того, если мы имеем даже самые точные знания, все-таки нелегко убеждать некоторых людей, говоря на основании этих знаний, потому что [оценить] речь, основанную на знании, есть дело образования, а здесь [перед толпою] это невозможно. Здесь мы непременно должны вести доказательства и рассуждения общедоступным путем…
Ритор поэтому упорядочивает материал, объясняет слушателям, что на самом деле произошло и какая ситуация в действительности. Бытовому зрению Аристотель противопоставляет точное знание о гражданской и юридической области. В отличие от софистов, которые видели в слове способ создания иллюзии, Аристотель усматривает в слове первичное социальное тело человека, первичную способность сопротивляться обстоятельствам и добиваться справедливости:
Сверх того, если позорно не быть в состоянии помочь себе своим телом, то не может не быть позорным бессилие помочь себе словом, так как пользование словом более свойственно человеческой природе, чем пользование телом.
Таким образом, ораторское искусство – это восстановление истинной, глубинной, или, как сказали бы греки, правдивой, человеческой природы. Человек, в отличие от богов, не может знать все. Но человек может знать, что такое справедливость, что такое правда, и находить эту правду в разных явлениях. Ораторское искусство позволяет признать чужую правду, которая выясняется в суде или политическом споре: нельзя настаивать уже на своей якобы правоте во всех случаях, нужно уметь признавать, что ты бывал неправ или хотя бы неправильно что-то сформулировал.
Аристотель отвергает модель Горгия и Исократа, в которой оратор управляет страстями (аффектами) слушателей, направляя их в нужное русло. Он считает, что это только часть ораторского искусства, а не целое:
Доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда последние приходят в возбуждение под влиянием речи, потому что мы выносим различные решения под влиянием удовольствия и неудовольствия, любви или ненависти. Этих-то способов убеждения, повторяем, исключительно касаются нынешние теоретики словесного искусства. Каждого из этих способов в отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.
Да, надо уметь подчинять эмоции слушателя своему красноречию. Но еще важнее обращаться к политическому, гражданскому, житейскому опыту слушателей и доводить его до совершенства, делать его цельным. Только тогда риторика совпадет с диалектикой как искусством рассуждать и видеть вещи с разных сторон и с политикой как искусством правильно обустраивать полис, город-государство, выделяя главное и побочное в общественной жизни:
Конец ознакомительного фрагмента.