Ораторы Греции
Шрифт:
Наконец, на сотый день после выезда из дома, я с трудом достиг Рима. Тут у меня вспухли внутренности и застыли жилы, лихорадочный озноб распространился по всему телу и дыхание стало затруднено. (63) Врачи принесли очистительные средства, и я, выпивая их в течение двух дней, пока средство не дошло до крови, очистил желудок. Лихорадка охватила меня, и все было безысходным, и не оставалось уже никакой надежды на спасение. Наконец, врачи, начав с груди, сделали рассечения по всему телу вплоть до мочевого пузыря; и когда были поставлены банки, дыхание почти совсем прекратилось, и приводящая в оцепенение боль пронизала меня насквозь, а перенести ее не было сил. Все было в кровавых пятнах, и я дошел до крайнего истощения, а кроме того, и в кишках я почувствовал какой-то холод и напряженность. Ко всему этому присоединилась сильная затрудненность дыхания. (64) И не знал я, что предпринять; ведь все это и пищу принимать мешало, и разговаривать, и страшно было задохнуться. К этому присоединялась и беспомощность всего тела. Лекарства же, как приготовленные летом, так и всякие другие, помощи не давали.
Стало ясно, что необходимо вернуться домой, если только на это хватит сил. И вот поскольку сухопутная дорога была для меня непреодолимой, — ведь тело мое не переносило сотрясения, — мы решили плыть морем. А из рабочего скота, который мы пригнали, часть погибла вследствие зимы, а то, что осталось,
727
64. И тут произошла настоящая Одиссея. — Восприятие происходящего сквозь призму литературы — характерная черта Аристида (см. 41-42).
(68) То же самое случилось и в Эгейском море из-за невежества кормчего и матросов, когда они, вовсе не желая внять моим советам, дерзнули плыть при противном ветре. Снова четырнадцать дней и ночей среди зимы носились мы по всему морю, испытывая при этом немалый голод, и наконец нас насилу отнесло к Милету. И вот я уже не мог стоять на ногах, и уши мои перестали слышать, но ничто не удручало меня. Спустя короткое время, продвигаясь таким образом, мы, вопреки всем ожиданиям, достигли Смирны; ведь уже была зима. (69) И нёбо у меня было в самом тяжелом состоянии, и все остальное тело — также. И вот собрались врачи и наставники атлетов, но не могли они ни помочь мне, ни распознать коварство моей болезни. И сошлись они на том, что мне следует отправиться к теплым источникам, поскольку я уже не мог выносить городского воздуха. То, что случилось потом, я уже рассказал немного раньше. 728
728
69. …рассказал немного раньше. — См. 5-7.
(70) Из всего случившегося, как я уже кратко и сбивчиво рассказал, возникла болезнь и охватила меня, все время усиливаясь. А по прошествии года и нескольких месяцев мы отправились отсиживаться в Пергаме. 729
(71) Теперь же давайте возвратимся к тому, с чего мы начали, — к божественным очистительным омовениям, оставив без внимания скорби, болезни и всякие опасности. Когда я расположился между дверьми и оградой храма, чтобы увидеть какое-либо сновидение, бог изрек мне такой стих:
729
70. Отсиживанием в Пергаме Аристид называет период безотлучного пребывания при святилище Асклепия с лета 145 г. до сентября 147 г.
Затем я натерся мазью под открытым небом во дворе святилища и омылся в священном колодце; и всякий, кто это видел, едва этому верил. (72) И в короткое время я изгнал бы всю болезнь, — ведь когда бог явил знамения и переменил мой образ жизни, я и сам хотел сделать так, как он требовал от меня. Но вот «…возобладало плохое сопутников мненье». 730 Те, кто претендовали на мудрость и, казалось, уже обладали ею, чрезвычайно нелепо толковали сновидения, утверждая, будто бог определенно указывает на то, что мне следует оставить все как есть. И я, хотя и неохотно, полагая, что сам я знаю это лучше их, согласился с ними, чтобы не показалось, будто я считаюсь только со своим мнением. Попав же в беду, я хорошо понял, как верно я тогда рассуждал. (73) Но не будем говорить о ложных советах, — ведь и они, как подумалось мне, были не без участия бога. Один и тот же образ жизни и занятий несет спасение, силу, легкость, помогает деятельности, дает спокойствие и всякие блага и телу и душе, если это повелевает и определенно указывает на это бог; если же это делается по совету того, кто не считается с волей божества, то исход получается противоположный. Разве это не лучшее доказательство могущества бога? Ну а теперь мы расскажем и об остальном.
730
72. «…возобладало плохое сопутников мненье». — «Одиссея» (Х, 46).
О. Левинская
(74) Было весеннее равноденствие, когда люди обмазывают себя грязью в честь бога. Мне же он не разрешил лишних движений (если только этот запрет имел какое-либо значение), и я воздержался от этого. День же, насколько я помню, был очень теплым. Спустя несколько дней началась буря, Борей охватил все небо, беспрерывно собирались черные тучи, и снова вернулась зима. Тут-то и повелел мне бог намазаться грязью перед священным колодцем и затем омыться в нем. На меня тогда стоило посмотреть: и грязь, и воздух были такие холодные, что я бегом бросился к колодцу и, так как не было другого тепла, согрелся в его воде. И это прежде всего достойно удивления.
(75) А на следующую ночь бог снова велит мне намазаться грязью и таким образом трижды обежать вокруг храма. Но дул невероятно сильный Борей и стоял пронизывающий холод, так что нельзя было найти такой теплой одежды, чтобы она послужила достаточной защитой; холод вторгался всюду и пронизывал бока, словно дротик. (76) И вот некоторые из друзей, как будто желая меня ободрить, хоть в этом и не было необходимости, решили подвергнуться риску и подражать мне. А я, уже обмазавшись грязью и хорошо подготовившись к порывам Борея, обежал вокруг храма и, подбежав
(77) В другой раз, зимой, когда все застыло и дул ледяной ветер, бог велит мне, взяв грязь и обмазавшись ею со всех сторон, сесть во дворе священного гимнасия и призвать Зевса, из богов величайшего и наилучшего. И это произошло при многих очевидцах.
(78) После этого ничего удивительного не было в том, что когда нас в течение сорока и даже более дней трепала лихорадка, когда даже некоторые гавани замерзли и весь морской берег от Элей до Пергама покрылся льдом, тогда он повелел мне надеть одну только полотняную рубашку, и не какую-нибудь, а именно эту, и, выйдя из постели, омыться в источнике за городом. (79) Найти же воду было трудным делом, так как все замерзло и сам источник сразу сделался холодным и вытекал словно поток льда. И если даже что-либо теплое и струилось оттуда, оно тут же замерзало. Но мы все-таки омылись в этом источнике, и полотно предохранило от холода. Все остальные замерзли гораздо больше; мне же более всего помогло пребывание вблизи храма.
(80) С этим было схоже и то, как мы ходили босиком зимой, и то, как мы лежали в разных местах святилища, и под открытым небом, и где придется, а чаще всего у порога храма, перед самым священным святильником божества; и плащ без рубашки я носил не знаю сколько дней. А сколько раз прежде бог велел мне воспользоваться реками, источниками или даже морем, — и до этого и впоследствии, то в Элее, то в Смирне, и в какое именно время года, — всего этого, пожалуй, и не расскажешь.
(81) Но когда недавно, как было сказано ранее, бог послал нас в Эфес, то в пути на третий день случился дождь, но на другой день он сам прекратился и вода тотчас спала. Так было не только в этот день, а и в следующий. Все это я предсказал моим спутникам; но они отнеслись к этому иначе и в своей несравненной заботе о нас полагали, что нам необходимо спешить вперед. Те же, кто направлялся навстречу нам в Пергам на всенародные игры, как только увидели нас, — бегом повернули к Эфесу. И все это было так. (82) А немного дней спустя, после того как я, перенесши дождь и напрягши последние силы, оказался в Эфесе, бог повелел мне совершить холодное омовение, и я омылся в гимнасии, который находится у Коресса. Очевидцы удивлялись омовению не меньше, чем этим словам; но и то и другое было от бога.
ЛИБАНИЙ
НАДГРОБНОЕ СЛОВО ПО ЮЛИАНУ
(1) К нынешнему дню, почтенные слушатели, должны были исполниться все мои и ваши надежды: чтобы сокрушилась Персидская держава и чтобы не сатрапы, но римские наместники 732 правили землею персов, и правили по нашим законам, и чтобы храмы наши украсились победною добычею, и чтобы воссел победитель на царском своем престоле, дабы приять хвалы за победу свою. Воистину, как я мыслю, таково было бы ему честное воздаяние, достойное многих всесожжений, кои воскурял он богам, — но нет! (2) Ныне зависть демонская одолела благие упования, 733 и мертвым воротился от рубежей вавилонских тот, кому самой малости недостало для завершения подвига его. Сколько можно пролить о нем слез, столько и пролито, однако же кому под силу спорить со смертью? Что нам теперь осталось, то и ему всего милее: пусть не услыхать уже ему похвального слова делам своим, но хоть другие услышат слово мое, а потому скажу. (3) И еще вот почему скажу. Во-первых, отняв награду у того, кто столь ревностно искал славы, я был бы попросту несправедлив, а во-вторых, был бы я прямым подлецом, когда бы того, кого живого готов был чтить, не почтил бы и опочившего. Мало того, что лишь низкий льстец в глаза угождает, а об обошедшем не поминает, но живого-то ежели словом и не порадуешь, так иным способом ублажишь, а для мертвых можем мы сделать лишь одно: хвалить их и славить, дабы во всех временах звучала повесть о доблестных их деяниях.
731
«Надгробное слово по Юлиану» написано в 365 году н. э. и посвящено памяти императора Юлиана, друга Либания, убитого в 363 году, во время войны с Персией. Речь восходит к традиции так называемых эпитафиев — надгробных речей о павших воинах, но является фиктивной и никогда не произносилась. «Надгробное слово» примыкает также к жанру панегирика и следует в основном композиционной схеме похвальной речи: «происхождение — воспитание — характер деяния». План речи: 1) вступление: доблесть Юлиана превосходит всякое красноречие (1-6); 2) происхождение и воспитание Юлиана (7-30); 3) деяния в войнах с германцами (31-89), с Констанцием (90-115), во время царствования (116-163); 4) нрав и образ жизни Юлиана-императора (164-4203); 5) персидский поход и смерть (204-280); 6) заключение: плач по Юлиану (281-308).
Хронология упоминаемых событий такова: 331 год — Юлиан родился в Константинополе; 337-й — гибель отца его; 351 — тайное обращение в язычество, Галл, брат Юлиана, объявлен Цезарем и послан управлять восточными провинциями; 354-й — гибель Галла, Юлиан доставлен ко двору, в Милан; 355-й — учится в Афинах, объявлен цезарем, женится на сестре Констанция, Елене; 356-360-й — ведет войну с германцами в Галлии; 361-й — смерть Констанция, воцарение Юлиана. Эдикт о восстановлении языческих храмов и культа, административные реформы; 362-й — Юлиан покидает Константинополь и через Малую Азию прибывает в Антиохию; 363-й — поход против персов: 5 марта — выступление, 13 марта — переход Евфрата, в начале июня — сражение у Ктесифона, 16 июня — начало отступления, 26 июня — ранение и смерть.
Во главе Римской империи в IV веке стояли два императора Августа («государи»). Их ближайшими помощниками были два цезаря («кесари»). Империя делилась на 4 префектуры, во главе администрации каждой стоял префект претория. Префектуры делились на провинции, управляемые чиновниками разного ранга. Августами были Констанций Хлор, Константин, Лициний, Констанций и Юлиан. У двух последних не было соправителя. Цезарями были братья Констанция, а потом Галл и Юлиан (до провозглашения Августом).
732
1. …не сатрапы, но римские наместники… — Либаний имеет в виду, что побежденная Персия, сделавшись римской провинцией, управлялась бы римскими чиновниками.
733
2. Ныне зависть демонская одолела благие упования… — По убеждению древних, божества ревнивы к человеческому счастью и губят счастливцев.