Орден Сталина
Шрифт:
«Да как же он так летит?..» – в смятении подумала Анна, а затем склонилась к полу, упершись в него руками, точно бегун, берущий низкий старт. Аннин конвоир этого ее маневра даже не заметил.
Слово «летит», мысленно произнесенное красавицей, вовсе не было фигурой речи. Одноглазый молодой человек с немыслимой скоростью перемещался по коридору, и, хоть он при этом перебирал ногами, стопы его не касались пола. Анна ясно увидела: между полом и подошвами ботинок русоволосого парня имелся зазор сантиментов в десять, если не больше.
Она успела
Чем ближе становилась торцевая, лишенная окон и дверей, стена тюремного коридора, тем быстрее двигался беглец. Анна поняла, чтосейчас случится, и прикрыла глаза, но не сомкнула ресниц полностью. Некая сила, далеко превосходящая и Аннин ужас, и чувство вины перед несчастным парнем, заставляла ее смотреть.
Перед самой стеной беглец согнулся (его согнуло) почти пополам и с размаху (с разбегу, с разлету – как кому больше нравится) врезался в кирпичную кладку головой. Удар получился таким, что череп молодого человека раскололся, словно глиняный горшок, и большой осколок неправильной формы повис сбоку на полоске скальпа. Анне и прежде доводилось видеть подобное, но только при огнестрельных ранениях.
При этом глаз бедолаги, чудом державшийся на какой-то ниточке, от этого удара отлетел и покатился по полу – прямо под ноги подбежавшему, наконец, охраннику. Тот отчаянно, почти со слезой в голосе, матерился.
Но отлетелне один только глаз беглеца. Пока оторвавшееся глазное яблоко перемещалось по полу, с молодым человеком (несомненно, скончавшимся на месте) стало кое-что происходить. Сероватая субстанция: светящаяся, мерцающая – начала выходить из его рта, из ноздрей, из обеих глазниц (включая ту, где глаз был на месте) и даже из угловатой дыры в черепе. Субстанция эта почти мгновенно приняла очертания вытянутого в длину облака: напоминавшего рыбу, но при этом – явно с человеческой головой и руками вместо плавников.
«Душа? Это его душа?!» – Анна так изумилась, что едва не произнесла эти слова вслух. Но, похоже, никто, кроме нее, этого облачка не видел. По крайней мере, ни ее охранник, ни упустивший своего подопечного второй конвоир не издавали воплей изумления, не показывали пальцами на бесплотную «рыбу» и на ее перемещения ровным счетом никакого внимания не обращали. А между тем облако-рыба поплыло вверх: к потолку, черному, почти не подсвеченному коридорными лампочками. Если это и впрямь была душа одноглазого парня, она явно стремилась ввысь, к небесам.
Анна почувствовала благоговение, но тут со светящимся облаком что-то случилось. На бестелесную рыбу как будто накинули невидимый невод, и она затрепыхалась в нем, забилась, карикатурным своим лицом выказывая немыслимые страдания. На какой-то миг Анне почудилось, что рыбасейчас освободится, но не тут-то было: душу самоубийцы повлекло вниз, сначала – к полу, а затем – сквозь него. И почти тотчас Анна услыхала, как откуда-то из глубины донесся всплеск– словно широким веслом ударили по воде.
Впрочем, ей могло и померещиться, поскольку в этот самый момент ее охранник вспомнил-таки про нее. Он проорал ей что-то в самое ухо (женщина даже не разобрала слов – заметила только гнев и страх, звеневшие в голосе вертухая), и они вдвоем двинулись дальше, оставив другого тюремного служителя наедине с телом самоубийцы.
Всю оставшуюся дорогу – пока охранник конвоировал ее к лифту, пока поднимал на нужный этаж, пока топал сапогами у нее за спиной по бесконечным коридорам главного корпуса НКВД – красавица-кинооператор гадала, почему ее саму чекисты еще не обработалитак же, как погибшего только что парня? И находила этому только одно объяснение: Григорий Ильич хорошо знал, что ожидание неминуемой расправы – самая худшая из пыток. Нынешние же Аннины мучения явно доставляли ему редкое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Иначе с какой стати было бы ему целовать ее во второй раз?
Перед тем как конвоир распахнул дверь семеновского кабинета, Анна зажмурилась – но не от страха: она знала, что именно ее ждет внутри. И дело было не в том, что второй – змеиный – поцелуй Григория Ильича сделал свое дело: одарил Анну новым, еще более ужасающим, даром предвидения. Новый дар включался лишь тогда, когда она находилась в одиночестве, в своей камере. Стоило хоть одному человеку оказаться с нею рядом, как пророческий талант покидал узницу. Но на что был ей этот талант, если каждый раз по ее приходе сюда всё происходило одинаково?
Из ярко освещенного коридора Анна попала в сумрачную муть душного, будто амбар в знойный полдень, помещения, освещенного одной лишь настольной лампой. И абажур ее был, как всегда, повернут в сторону двери, но благодаря нехитрой уловке Анны свет ее не ослепил. Приоткрыв глаза, она сразу увидела своего мучителя, который находился за пределами ярко-желтого светового круга, сидел за своим столом.
Однако теперь ее инквизитор был в кабинете не один. Свет лампы выхватил из мрака ярко начищенные сапоги, невидимый обладатель которых устроился на стуле в углу, забросив ногу на ногу. На колено он положил левую руку: странной формы, с чрезмерно длинным, почти обезьяньим, большим пальцем. И в руке этой была огромная золотая зажигалка с выгравированными на ней серпом и молотом.
Новенький заговорил, едва только Анна уселась.
– Позвольте мне спросить у гражданки Мельниковой, – обратился он к Григорию Ильичу, – что ей известно о человеке, который, выдав себя за сотрудника госбезопасности, похитил сегодня важнейшие улики с фабрики военных и учебных фильмов?
Глава 5
Самозванец
20 мая 1935 года. Вторник
1