Орден
Шрифт:
— Я давно жду тебя, Вацлав.
Фон Берберг улыбался ему разбитыми губами. Густая синева все еще разливалась по его скуле. Глубокая царапина от шпоры алела на щеке.
Топхельма на немце не было — только легкая походная каска. Меч вестфальца покоился в ножнах, руки — безбоязненно скрещены на груди. Из-за плеча рыцаря выглядывал оруженосец. У долговязого Фрица в руках тоже нет ничего, кроме куцего обломка рыцарского копья с защитным щитком для руки. Точнее, не обломка даже, а составной части оружия. Это была середина древка, к которой можно крепить и переднюю часть — с наконечником и банером, и заднюю — с тупым увесистым концом противовеса. Хитроумная конструкция…
Фриц держал кусок разборного копья наготове — так, словно собирался им драться в случае необходимости. Но эту нелепую дубинку и за оружие можно не считать.
— Где она?
Бурцев направил острие своего клинка в лицо фон Бербергу.
Немец перестал улыбаться. Но не шевельнулся.
— Ты спрашиваешь, где прекрасная Агделайда Краковская? В надежном месте, Вацлав. В каком именно — этого тебе от меня не узнать, да будут свидетели тому святые мощи, — правая рука вестфальца легла на нагрудный ковчежец. — Я не желаю, чтобы Агделайда досталась тому, кто продал душу дьяволу и получил взамен власть над адским оружием, способным убивать громом и нечестивым огнем. Я видел, как этим оружием владеют люди епископа, и я видел, как им владеешь ты.
Не скажет! Этот точно ничего не скажет, хоть десятком мечей маши у него перед носом. А если решить дело миром? Или хотя бы временным перемирием? Наверное, теоретически это возможно. Бурцев бросил клинок в ножны.
— Фридрих, нам нужно объясниться. Речь пойдет не о моей жене и твоей даме сердца, а о том, что произошло на ристалище.
Фон Берберг поднял к лицу левую руку. Кончиками пальцев тронул синяк. Красноречивый жест…
— О том, что произошло сегодня, а не вчера, — пояснил Бурцев. — Этот епископ и его свора, что устроили бойню на турнире, — не те, за кого себя выдают.
Фридрих фон Берберг выжидающе молчал.
— Настоящий папский посол и его свита перебиты и утоплены в болоте.
Ноль реакции. Ни удивления, ни недоверия, ни насмешки.
— Фридрих, если ты действительно желаешь добра своей даме сердца, то должен помочь мне увезти ее подальше из Кульма. После всего случившегося оставаться здесь слишком опасно.
— Почему?
— Да потому что тут появились…
Он осекся. Стоит ли рассказывать вестфальскому рыцарю о посланцах Третьего рейха? Да нет, конечно же, не стоит. Вряд ли фон Берберг уразумеет суть подобных объяснений. Какие такие посланцы? Какой такой рейх? Все это — выше понимания простого вояки с ведром на голове, мечом в руке и коробочкой нетленных мощей на груди. Бурцев вздохнул:
— Они очень опасны, Фридрих, этот епископ и его люди. Не знаю, как им удалось проникнуть сюда, но если они нашли союзника в лице Дитриха фон Грюнингена, значит, скоро начнутся неприятности. Большие неприятности.
— Неприятности для кого?
— Для всех. Ты же верующий человек, Фридрих. Ты не расстаешься со святыми мощами. И ты собственными глазами видел, как дьявольское оружие лишало жизни воинов святого братства.
Кажется, незамысловатая хитрость удалась. Фон Берберг задумался. Нахмурился. Кивнул своим мыслям…
— Тебе известно, кто эти люди, Вацлав?
— Да. Я не знаю, как тебе объяснить. Они… в общем, они не совсем из этого мира.
Пауза…
— Чтобы говорить так, нужно иметь веские основания.
— Я имею, Фридрих, поверь. Я тоже…
— Тоже что?
— Тоже не отсюда. Но я… я — не они. Я не с этими фашиками… ну, или… уж не знаю, как их правильно назвать.
— Цайткоманда.
— Что?!
— Диверсионная группа эсэс — цайткоманда. Так МЫ правильно называемся.
Он не уловил того момента, когда крышка нагрудного ковчежца распахнулась. И когда в ладонь фон Берберга скользнула рукоять пистолета. Замаскированная под коробочку для мощей кобура — диковинная, открытая и уже пустая — висела на груди рыцаря. Рыцарь говорил:
— Строжайшая секретность, высшая степень конспирации, полная автономность, прямое подчинение рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру и самые широкие полномочия. Так-то…
Глава 59
Ствол новенького «вальтера» смотрел в грудь Бурцеву. А пистолет — это вам не меч. Пистолет поопаснее будет. Особенно в привычной к нему руке. Такую руку Бурцев всегда распознавал безошибочно. Распознал и теперь: рука фон Берберга привыкла держать огнестрельное оружие.
— Хайль Гитлер, Вацлав! — улыбнулся вестфалец. — Хотя какой ты, к собакам, Вацлав… Ты ведь такой же пан поляк, как я странствующий рыцарь.
Помолчав, добавил:
— Как там здоровье товарища Сталина?
Тупая немецкая шутка. И дикое… Дикое! Дичайшее зрелище! Германский «риттер» в доспехах, в капюшоне-хауберке и легком походном шлеме на голове, с мечом на боку, с медвежьим гербом во всю грудь. И с «вальтером» в руке. И палец кольчужной перчатки — на спусковом крючке пистолета. Это, блин, будет похлеще, чем священнослужители в рясах и со «шмайсерами» наперевес.
А фон Берберг продолжал удивлять. Вестфалец перешел на русский. Не на архаичный древнерусский, который Бурцев понимал, благодаря пробудившейся при переносе в прошлое генной памяти предков, а на язык его современников.
— Я слышал, как ты разорялся на ристалище, — пояснил рыцарь-эсэсовец. — Такие грубые и выразительные обороты речи используют только в одной стране мира. Видишь ли, мне приходилось бывать на Восточном фронте. А после Сталинграда я не забуду и ни с чем не спутаю ваши колоритные ругательства. Ты ведь русский, да, Вацлав? Не отпирайся, это уже бессмысленно.
Бурцев не отпирался — он попросту онемел от изумления. И речь вестфальца, не встречая препятствий, текла обволакивающим гипнотизирующим ручейком. По-русски фон Берберг говорил легко и непринужденно. Вероятно, прошел спецшколу гитлеровской разведки, где обучали разным премудростям. Понимать особенности чужеродного мата — тоже.
— Я заподозрил, что с тобой что-то не так, еще вчера — во время нашего поединка. Признаюсь, княжна Агделайда очень мила. Признаюсь, эта полячка запала мне в душу, так что я искренне рассчитывал сделать ее вдовушкой. Причем надеялся расправиться с тобой по всем правилам рыцарской чести, дабы твоей супруге не в чем было меня упрекнуть. Но когда у нас дошло до потасовки… — Вестфалец вновь осторожно коснулся синяка на арийской физиономии, скривился от неприятных воспоминаний. — В общем, ни один здешний рубака такому кулачному бою не обучен… Дальше — больше. Обычный польский пан, за которого ты себя выдавал в прусском лесу, и тайный рыцарь, коим ты прикинулся здесь и который, по идее, в глаза не видел огнестрельного оружия, вдруг хватает «МП-40» и начинает лихо палить. Лихо и довольно метко, стоит признать. При этом ты ругаешься, как какой-нибудь Ванька-красноармеец в рукопашной. До сих пор удивляюсь, почему я так и не услышал от тебя что-нибудь вроде «За Родину! За Сталина!». Впрочем, самое важное ты уже сообщил.