Орден
Шрифт:
— Насквозь?!
Бурцеву стало смешно. Подумаешь, сквозные пулевые отверстия! Пробить сосну из пулемета с такого расстояния — плевое дело. Князь, однако, был изумлен, и притом весьма. Александр подошел к мотоциклу, выковырнул из снега стреляную гильзу, осторожно — двумя пальцами поднял. Повертел задумчиво блестящий кусочек металла в руках. Не обнаружив пули, спросил:
— Отсюда улетела твоя стрела?
— Верно мыслишь, княже, — кивнул Бурцев. — Там внутри громовой порошок был. Порошок взорвался — стрела вылетела. Щит пробила, дерево пробила и дальше ушла.
— Быстро
За него ответил Арапша:
— Когда взрывается громовой шар, человеческому глазу тоже не дано видеть разлетающиеся осколки.
Ярославич кивнул удовлетворенно, направился к сосне — посмотреть. Склонился у ствола, разглядывая дырки, поднял щепу со снега. Бурцев лишь качнул головой. Опять прокол! Куда ж смотрит твоя хваленая охрана, князь? Этак ведь можно и пулю в спину получить. Будь он убийцей-наемником, не преминул бы нажать на спусковой курок.
А к дереву уже подтягивались знатные бояре и дружинники, гриди и ватажники-повольники, ополченцы и обозные мужики. Обступали Александра и свиту со всех сторон, наваливались.
— Гэть! — грозно рявкнул Савва.
Вдвоем с Гаврилой они попытались оттеснить любопытствующих. Безуспешно! Толпа настырно лезла к простреленной сосне. Задние напирали на передних, и сладить с этой людской массой не было уже никакой возможности.
Особенно старался здоровенный детина с широким рябым лицом и в меховой шапке, надвинутой до самых бровей. Любопытный здоровяк протиснулся в первые ряды, растолкал саженными плечами и мужиков, и дружинников. Обошел сосну сзади, влез между двумя такими же упертыми и непонятливыми бородачами-ополченцами, встал почти вплотную к князю. Мощная волосатая ручища вдруг нырнула за пазуху овчинного тулупа. А когда вынырнула обратно…
Вот в этот момент Бурцев увидел и понял все. Узкое граненое лезвие подобно жалу блеснуло на солнце. Заточенное острие уже направлено в бок князю. Еще немного, еще один шаг… От такого стилета и кольчуга не спасет — прочный каленый металл пройдет меж звеньев, раздвинет, взломает плетеную сеть и утонет в мягкой податливой плоти по самую рукоять…
Убийца, по-видимому, намеревался, пользуясь суматохой, нанести смертельный удар и сразу отступить, скрыться в толпе никем не пойманным, не заподозренным. А кто поймает? Кто заподозрит? Все, даже бдительный Савва, смотрели сейчас на дерево да на мотоциклетный пулемет. Кинжала не замечал никто, кроме Бурцева.
— Берегись, князь!
Он дал очередь поверх голов. Эффект — что надо! Толпа распалась, рассыпалась, отступила, вопя от ужаса. Плотная людская масса отхлынула прочь. Но не вся. У сосны остались сам Александр, несколько бояр и дружинников посмелее, пара упавших, барахтающихся в снегу ополченцев да рябой громила с кинжалом.
— Бе-ре-гись! — снова заорал Бурцев.
Савва загородил Александра своим телом. Дур-рак! От пулемета загородил… Дружинники вокруг рвали мечи из ножен и бежали к мотоциклу. Никто по-прежнему не видел истинной опасности, и рука со стилетом уже чернела на фоне соснового ствола. Еще секунда, полсекунды — и будет поздно.
Бурцев выпустил вторую очередь.
В многострадальной сосне появились новые сквозные отверстия. Отлетевшая щепка царапнула князя по щеке. Длинный узкий клинок подлетел, кувыркнулся в воздухе, упал в снег. Убийца взвыл, обхватив правую руку левой, ринулся прочь — к спасительной толпе, где еще можно было затеряться, можно укрыться. За ним потянулась обличающая тропка кровяного крапа.
Уйти рябому не дали. Наперерез несостоявшемуся киллеру прыгнул Игнат. Встал с обнаженным лечом, преградил дорогу беглецу. Молодец, боярин, хоть один соображает тут, что к чему! Убийца отшатнулся, да куда там! Взмах короткого клинка — и рябая голова в шапке полетела к ногам князя. Обезглавленное тело окатило Игната с головы до ног алым фонтаном, рухнуло, задергалось…
Глава 25
— Кто таков?
Князь держал в руках оброненный стилет и взирал тяжелым взглядом на отрубленную голову. Голова уткнулась лицом в красный снег. Шапка сползла на одно ухо. У другого отсутствовала мочка. Грязные космы волос прилипли к кровавой луже.
Боярин Игнат — весь в бурых потеках — брезгливо тронул голову носком сапога. Голова перевернулась. Перепачканное кровью, облепленное снегом рябое лицо смотрело в небо распахнутыми глазами и разинутым в беззвучном крике ртом.
— Федька это… — произнес в мертвой тишине Игнат. — Федька Рваноух, мясник новгородский, что перед битвой со шведами против тебя, княже, вече подбивал. Каялся потом — вот даже, вишь, в поход пошел. Но теперь-то ясно зачем, ведомо теперь, какое лихо замышлял змей подколодный.
Александр скривился:
— Федька глуп и не настолько влиятелен, чтобы действовать в одиночку. Да и вообще, простому мяснику моя смерть без надобности. Кто-то должен стоять за ним.
— Может, и стоит, — пожал плечами Игнат. — Мало, что ли, у тебя ворогов тайных осталось, которым дружба с немцем милее свободы Господина Великого Новгорода будет? Сейчас-то они притихли все, да затаились, но то до поры до времени, княже.
— А может статься, просто ливонцы Федьку подкупили, — тихонько подал голос Савва.
До сих пор княжеский оруженосец и телохранитель стоял в сторонке сконфуженный, с опущенными долу очами. Не углядел убийцу, подпустил к господину — вот и переживал. Но теперь Савва встрепенулся, ожил и пытался вернуть благорасположение князя:
— Могли ведь посулить теплое местечко после захвата Новгорода. Или денег обещали за твою жизнь столько, что мясник не устоял перед соблазном. А что, если не только этого иуду латиняне наняли? Сообщников Федькиных поискать бы? Дознание учинить да расправу свершить над супостатами, пока не поздно, а, княже?
Александр пожал плечами:
— Что толку сейчас-то гадать о ворогах, Савва. Живым надо было брать Федьку — тогда, может, и указал бы он на своих хозяев да дружков тайных.
— Так бежал ведь израдец поганый, — вмешался Гаврила Алексии. — Если б не Игнат — схватил бы коня, пока переполох, — и в лес. А дозорам-то нашим останавливать своего не велено.
— Да и без Федьки ясно, как день: не он один на твою жизнь покушался нынче, княже, — разгорячился телохранитель.
— Что ты мелешь, Савва?