Ордер на возмездие
Шрифт:
Бывший сержант-десантник до пояса поднялся из воды и с гордостью продемонстрировал Комбату наколку на плече с эмблемой «ВДВ».
– Предлагали мне наколку свести, недорого, а я отказался. Меня с ней и в гроб положат.
– Дураком ты, Мишаня, был, когда ее накалывал, дураком и остался.
– У тебя ведь такая же!
– И я дураком был, когда ее делал.
Комбат залез на мостки и, прикрываясь ладонями, побежал к бане. Ему показалось, что в бане успели поорудовать добрые домовые. В предбаннике стоял раскладной столик, возле него – два шезлонга. На столике
Добрые домовые, сделав свое дело, исчезли, оставив на память о себе еще несколько ведер с ледяной водой в парилке, где плавал густой обжигающий туман, в котором даже Комбат выдержал не более десяти минут. Мишаня, будь его воля, выскочил бы и раньше, но гордость не позволяла показать слабость.
У него уже потемнело в глазах от сидения на второй полке, когда Комбат предложил:
– Пошли, охладимся.
Они уселись по разные стороны невысокого деревянного столика, завернутые в простыни. По банке пива выпили, не останавливаясь, чувствуя, как жидкость сразу же всасывается сквозь стенки желудка, восстанавливая потерю влаги организмом.
Мишаня признался:
– Перебрал я в парной. Давно по-настоящему не парился.
– Почему? У тебя же такая шикарная банька!
– Некогда, – развел руками Порубов и тут же откупорил вторую банку.
Давно Комбат так хорошо не отдыхал. Горячая парная, ледяная вода речки, холодное пиво – впервые за последние годы он сумел расслабиться. Да и Миша Порубов давно не позволял себе так спокойно отдыхать. И вот это ложное чувство спокойствия сыграло с мужчинами злую шутку.
– Пошли в дом, – предложил Комбат, вспомнив о том, что там стоит накрытый стол с водкой и хорошей закуской. Ему захотелось выпить.
– Пошли, – согласился Порубов.
– Только ты свой костюм больше не надевай, а то смотришься в нем как последний дурак. И перстень свой забрось подальше.
Миша Порубов буквально воспринял предложение Комбата и готов был зашвырнуть золотой перстень в реку. Комбат схватил его за руку.
– Это ж я так, Мишаня, к слову пришлось. Нравится носить – носи.
– Уже не нравится, – твердо сказал Порубов и, зажал перстень в кулаке.
Комбат в джинсах, рубашке и куртке, а Миша Порубов, завернутый в простыню, потому как костюм надевать не хотел, пошли к дому.
Они сидели вдвоем за большим столом в гостиной, смотрели друг на друга, иногда перебрасывались фразами, в общем-то, для посторонних непонятными и, самое важное, не требующих продолжения.
– А помнишь?
– Как же, как же, помню…
– И дурак же я был тогда! Да и ты не лучше.
– А в общем, было хорошо, согласись? Тяжело, но хорошо. Боюсь, такое уже никогда не повторится.
– И не дай бог, чтобы повторилось.
– И я так думаю.
– За это и выпьем!
О чем разговор ни заходил, кончался одинаково: мужчины поднимали рюмки, чокались, глядя . в глаза друг другу,
Это не было соревнованием, кто раньше упадет под стол, просто им так нравилось. Они и раньше все делали наравне. Комбат, хотя и мог себе позволить приказать, никогда не использовал свое служебное положение. А наоборот, если видел, что кому-то тяжело, часть тяжести взваливал на свои плечи. И за это его любили подчиненные.
Уже вторая литровая бутылка водки была на доходе, а мужчины лишь раскраснелись, да глаза заблестели. И вполне возможно, они так и сидели бы день или два, понемногу пьянея, тут же трезвея и вновь добавляя. И им было бы хорошо, и ни о чем лучшем мечтать не хотелось, А воспоминаний что у Комбата, что у Мишани хватило бы не на один ящик водки – воспоминаний, за которые не было стыдно.
Но в жизни так не бывает, хорошее непременно кончается. Это плохое может длиться вечно, как болезни, раны – до самой смерти.
Леник Мищенков не только носил зонтик за спиной хозяина или папки с договорами на аренду с липовыми накладными и со всем, без чего не обойтись бизнесмену, он еще отвечал на телефонные звонки, когда хозяин был занят. Многие дела он мог решить сам, но существовали и такие моменты, которые мог разрешить только Порубов, лично отдав распоряжение или самолично вытащив из сейфа деньги и бросив их на стол.
Мищенков появился в гостиной и немного смущенно забормотал:
– Извините, что отвлекаю, Михаил Михайлович, дело срочное.
– Чего тянешь, говори, тут все свои, Борис Иванович меня не осудит.
– Тут «синие» приехали в наш китайский ресторан и оброк требуют.
Порубов мгновенно протрезвел, словно ему на голову вылили ушат ледяной воды.
– Погоди, погоди… – он выбрался из-за стола и похожий на римского патриция в своей длиннющей простыне, подошел к помощнику. – Сколько они хотят?
– выдавил из себя Михаил.
– Сколько, сколько… три хотят.
– Но я же с ними договорился на две.
– Они узнали, как у вас идут дела, и теперь хотят три. Все точно, по процентам.
– Чтоб они подохли!
– Они ждут в ресторане, хотят, чтобы вы сами приехали потолковать.
– Я потолковать? – с бравадой бросил Порубов, но тут же одумался. – Да-да, будь они неладны! Чтоб они сдохли, мерзавцы!
– Что такое, Миша? – подошел к нему Комбат. – Ты же говорил, у тебя никаких дел.
– Да я и сам думал, никаких… а тут, вот…
– Ну, говори! Что-то у тебя глазки бегают?
– Да… понимаешь, Борис Иванович, тебе лучше об этом не знать. Это моя головная боль, мне ее расхлебывать, мне с ней жить.
– А без нее не можешь?
– Если бы можно было, жил бы без нее.
– Они ждут, Михалыч, – вставил Леня, – что им сказать?
– Скажи, что приедем, – бросил Комбат. – А ты оденься, не поедешь же в город в таком виде, с голым задом.
Порубов стоял, как соляной столб. Ему не хотелось втягивать Бориса Ивановича Рублева в свои сегодняшние дела. Они отличались от славного боевого прошлого, как день от ночи.