«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах
Шрифт:
Габунг. 13 Ноября
Сегодня пришли сюда после десятисуточного перехода, причем дело не обошлось, конечно, без приключений. Придя на вид берега, не нашли ожидаемого маяка; эскадра застопорила машины и в поиски за маяком был отправлен «Роланд». После довольно долгого пропадания «Роланд», наконец, принес известие, что искомый маяк находится в 25 милях севернее. Пришлось повернуть обратно. Оказалось, что течением нас снесло к югу настолько, что мы очутились в S полушарии, а именно в широте SO 3° Таким образом, сами того не подозревая, мы перешли экватор. Подходя к Габуну, по сигналу адмирала, со всех судов спущены были шестерки и паровые катера, на буксире которых эти шестерки вышли вперед и в строе фронта пошли впереди эскадры, делая промеры. Эта осторожность была принята адмиралом вследствие ненадежности местного исследования. Должно быть, вследствие того обстоятельства мы стали на якорь очень далеко от берега, в 41/2 милях. Едва успели бросить якорь, как уже узрели идущих к нам наших милых сопутников – угольщиков. Видна густая растительность, на берегу настоящий девственный лес, пальмы и т. и. береговые прелести. Костенко [63] даже выразил искреннее желание побегать кругами «а ля “Вторник”» [64] по песочку, который узкой и ослепительной полосой блистал вдоль берега. Вскоре, впрочем, береговой пыл остыл, так как на «Суворов» к адмиралу приехал губернатор и предупредил его, чтобы мы были осторожны, так как несколько дней тому назад четыре европейца отправившиеся на охоту на слонов, были съедены дикарями. Мы было не поверили его словам, но справившись в книге с описанием Африки, убедились в справедливости его слов. Это место, одно из самых диких мест Африки, и здешняя публика не прочь полакомиться жарким из европейца, причем этим пиршествам она придает религиозный характер. По словам губернатора в здешнем городе Libreville не более 150 европейцев. Весело должно быть им здесь живется. Наш последний переход был очень тяжелый, жара невыносимая. На кочегаров и машинистов жалко смотреть. Дня не проходит, чтобы одного, другого не стащили бы в лазарет.
63
Костенко
64
Здесь либо подобно корабельному псу «Вторнику», либо побегать голым, т. к. «Вторником» в старых переводах «Робинзона Крузо» именовался Пятница. – К.Н.
Костюмы наши отличаются простотой замечательной; на голое тело одеты белые брюки и китель. Сплю я на циновке, купленной в Дакаре, а под голову подкладываю кожаную подушку.
На матраце и пуховой подушке спать немыслимо. Занятия идут по тропическому расписанию, т. е. рано утром и вечером. С 11 до 4 дня команда отдыхает. Занятия, главным образом, заключаются в организации боя. Каждый вечер в кают-компании, под председательством старшего офицера разрабатывается план учения на следующий день: в таком-то часу, по такому-то румбу показывается неприятельская эскадра, состоящая из стольких-то судов и такого-то типа, идущих таким-то ходом и таким-то строем. Пробивается боевая тревога. В таком-то часу 6-дм [65] орудия начинают пристрелку, и пристрелявшись, уже вся крупная артиллерия открывает огонь. Эскадры сближаются, и по мере сближения огонь открывает более мелкая артиллерия – 75-мм, за ней 47-мм орудия. В таком-то часу – первые раненые. Санитары с носилками уносят их к операционному пункту, в котором, между прочим, сегодня +68 °Р (85 °C. – К.Н.). В таком-то часу мы получили подводную пробоину в таком-то месте. Водяная тревога. Под означенное место подводится малый пластырь, примерно затапливаются для выравнивания крена противоположные отсеки и т. д. В таком-то месте, в таком-то часу пожар. Пожарная тревога. Вооружаются помпы, проводятся шланги. Примерно затапливаются соседние с пожаром погреба и т. п. Кроме того, офицеры следят за правильной наводкой комендорами орудий, установкой прицела на даваемые расстояния, беспрерывно идет подача снарядов. Подача электрическая, в случае внезапной порчи динамо-машины и остановки тока, немедленно переводится на ручную, то же самое делается с повреждением башен. В случае прекращения электрического освещения, во всех погребах должны находиться фонари, с заранее зажженными в них свечами. Все это обязательно проделывается каждое учение. Нельзя не согласиться с разумностью таких учений, и они, безусловно, дадут благой результат в бою не бутафорском, а настоящем. Это ученье к 8 часам утра обыкновенно кончается и затем до обеда идут специальные судовые работы.
65
6-дюймовые. – К.Н.
Сегодня, в первый раз после болезни, вышел в кают-компанию, и выходил даже наверх.
18-го Ноября. Стоянка в Габуне
На другой же день нашего сюда прихода началась погрузка угля в таком же громадном количестве, как и в Дакаре, т. е. вдвое более нашего полного нормального запаса, этот ад продолжался двое суток, после чего наших офицеров стали посылать грузить уголь еще на транспорты. Дня за три до ухода на эскадре разыгралась целая драма, долгое время служившая темой для пересудов в кают-компаниях всех кораблей. Дело было так. По приказу адмирала в 6 часов вечера на рейде прекращалось все движение и, кроме дозорных шлюпок, обходивших свои корабли, ни одна шлюпка не имела права идти по рейду под страхом расстреляния. 15 числа на «Дмитрий Донской» была приглашена к ужину одна из сестер милосердия с «Орла». Эта сестра пробыла на «Донском» до полночи и в первом часу ночи, по приказанию командира, была подана шестерка, чтобы отвезти сестру домой. В эту же шлюпку сели проводить сестру три офицера, причем один даже сделал это по приказанию командира. К несчастью, эта шестерка была поймана лучом прожектора с «Суворова» и едва она успела высадить сестру на «Орел», как подошедший дежурный катер арестовал ее и доставил на «Суворов». Офицеров потребовали к адмиралу, к несчастью, все трое были пьяны. Что им говорил адмирал, неизвестно, только на другой день появился приказ, по которому все три офицера списывались в Россию для отдачи под суд за неисполнение приказа адмирала. Вслед за этим приказом появился другой, более общий, но обидный уже для всех. В этом приказе адмирала объявлялось, что на эскадре появляются признаки гнилости и растлевания, недобросовестное отношение к службе, могущее повлечь за собою ужасные последствия, примером чего служит первая эскадра, где проспали японские миноносцы и вместо поддержки армии, флот обречен на пассивную оборону, и эта, надеющаяся на поддержку флота армия, кровью заливает его грехи. В заключение адмирал предписывает своему младшему флагману иметь постоянное строгое наблюдение за «Донским».
В тот же день все три офицера были свезены на берег для отправки на уходящем на днях в Европу почтовом пароходе в Россию. Эти приказы наделали массу шума. Все осуждали адмирала. Действительно, по всему видно, что эти приказы написаны под горячую руку. В проступке офицеров нет неисполнения общих распоряжений, это громадная разница, и когда она выяснится на суде, адмирал будет поставлен в очень неловкое положение. Затем, смягчающим вину обстоятельством является еще и то, что эти офицеры не только ехали с ведома командира и старшего офицера, но один из них даже по приказанию командира. Гораздо больше шуму наделал второй приказ, в котором с грязью мешалась первая эскадра Тихого океана. В особенности возмущены были офицеры, плававшие раньше в Тихом океане на этой эскадре и сроднившиеся с ней. Это было им тем более обидно, что наша 2-ая эскадра Тихого океана, в смысле безалаберности и боевой неподготовки смело может дать много, если не все 100 очков вперед первой.
16-го числа вечером неожиданно, по сигналу адмирала, было дано разрешение отправить на берег на завтра половинное число офицеров с судов эскадры, причем предписывалось им прибыть на «Роланд», который к 8-м часам утра должен был сняться с якоря для следования в Libreville, отстоящий от места нашей стоянки на 22 мили.
Как ни жалко было расставаться с привольным житьем на правах больного, но желание побывать на берегу пересилило и я подал рапорт о выздоровлении. Каково же было мое удивление и ужас, когда вернувшийся от командира старший офицер [66] (он относил ему список желающих ехать на берег офицеров), объявил мне, что я назначен на погрузку угля на транспорты. Я отправился немедленно лично к командиру [67] и после долгих и убедительнейших доводов в необходимости побывать после долгой болезни на берегу для массы покупок, выпросил разрешение подсмениться кем-нибудь из офицеров на погрузку угля. Олег [68] был так любезен, что предложил мне поехать вместо меня (так в рукописи, вероятно, следует «себя». – К.Н.), за что, конечно, я ему был бесконечно благодарен. На другой день без четверти 8-ми был уже на «Роланде». Все в кителях без погон, белых брюках, туфлях и касках. Один за другим подходили катера, высаживая все новые и новые партии офицеров. Прибыл и катер с госпитального «Орла» с докторами и сестрами милосердия. Да, я забыл сказать, что сестра, бывшая на «Донском» и наделавшая столько шуму, оставлена адмиралом на 3 месяца без берега. Забавно. Итак, приехали сестры. Боже мой, приехала партия сестер 10, и одна другой некрасивее. Наконец второй раз катер подвез еще несколько сестер, между которыми была одна, если и не красивая, то очень миленькая и стройная шатенка, с очень светлыми глазами. Несмотря, однако, на такой скверный контингент сестер, они не могли пожаловаться на отсутствие кавалеров, которых было более чем достаточно. В 9 часу снялись с якоря и пошли Libreville. После полуторачасового хода [против течения] реки Габун из чащи пальм и еще каких-то невиданных деревьев показались чистенькие домики Libreville'я еще через полчаса мы уже стояли на якоре кабельтовых в 3-х от берега. Недалеко стояла французская канонерская лодка, местный станционер, судя по наружному виду, постройки времен Очакова и покорения Крыма. Начали спускать шлюпки, т. к. пассажиров было много, а шлюпок только две, да и те маленькие, то прошло довольно много времени, пока все дамы были перевезены на берег. Я пошел вместе с Сакеллари [69] и мичманом с «Анадыря», оказавшимся очень симпатичным малым. Прямо против пристани стоял губернаторский дом, очень красивый, хотя и небольшой, перед которым ходил часовой. Часовой был негр в синем мундире и красной феской [на голове] с громадной синей кистью. На плече его было ружье, приходившееся, должно быть, ровесником вышеупомянутой лодке. Вообще я слышал, что французы не вооружают свои колониальные войска современным оружием из боязни, в случае восстания, в лице своих же войск найти серьезных врагов. В этом я убедился вскоре тут же в Libreville, когда проходя мимо казарм местных колониальных войск, состоящих исключительно из негров, увидел во дворе и при входе старинные медные пушки с зарядными ящиками, так заржавленными, что их можно было принять за старое железо, выброшенное за негодностью и пролежавшее там, по крайней мере, с десяток лет. Против ворот стоял часовой – здоровеннейший негр, становившийся при нашем проходе смирно.
66
Шведе Константин Леопольдович (1863–1933). Окончил МКК в 1884 г. Капитан 2 ранга (1904). Впоследствии капитан 1 ранга. В советское время – помощник начальника Морского штаба Республики. – К.Н.
67
Командир броненосца «Орел» Юнг Николай Викторович (1855–1905). Окончил МКК (1876). Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Служил старшим офицером на крейсере 1 ранга «Генерал-Адмирал» и броненосце «Полтава». Командовал: пароходом «Славянка», учебным судном «Воин», крейсером II ранга «Вестник», учебными судами «Моряк» и «Верный», крейсером 1 ранга «Генерал-Адмирал». Капитан 1 ранга (1901). Смертельно ранен во время Цусимского сражения и умер 16 мая на борту «Орла». – К.Н.
68
Щербачев Олег Александрович (1885–1928), соученик Туманова по МКК, произведен с ним одновременно в офицеры 28 января 1904 г. Мичман. Вахтенный офицер «Орла». Окончил Морскую академию в 1914 г. Капитан 2 ранга. Во время Гражданской войны – в армии А.В. Колчака, затем во ВСЮР. Произведен в капитаны 1 ранга П.Н. Врангелем одновременно с Я.К. Тумановым (28 марта 1920 г.). В эмиграции в Италии. – К.Н.
69
Сакеллари
С пристани мы отправились сначала в магазин, чтобы успеть сделать покупки, ибо с 12 до 2 часов дня, во время самой сильной жары, магазины закрываются. Магазин оказался прямо таки «Мюр и Мерилизом» [70] или, по крайней мере, петербургским «Александром», только в миниатюре, так как в нем можно было достать все, что угодно. Так как народу туда набилось масса, всего-то в Libreville магазинов два или три, то прошло довольно много времени, прежде чем нам удалось удовлетворить свои потребности. Впрочем, мы не пользовались услугами приказчиков, а зайдя за прилавок, сами находили все нужное и, выбирая, откладывали в сторону, после чего уже приносили все к кассе, где хозяин сосчитывал общую стоимость и, подавая счет, написанный так, что легче было бы разобрать шифрованную депешу, произносил такую цифру, что волосы становились дыбом. Наконец, с покупками дело было кончено. Желудок давал себя знать довольно основательно, предвкушая удовольствие пообедать на берегу, мы отправились в ресторан, находящийся тут же, на берегу моря. Впрочем, не только ресторан, но и вообще все в этом городе находилось рядом, так как весь Libreville, пожалуй, поместился бы в Морском корпусе. Мы уселись на веранде, выходящей на море, за грязным деревянным столом и стали ждать. Налево от нас сидела компания французских офицеров, а направо, должно быть, местные плантаторы из зажиточных буржуа. Мимо него сновали грязные негритосы-подростки с тарелками и бутылками, подбадриваемые таким окриком хозяина-француза, что после каждого крика по крайней мере с полчаса звенело в ушах, как после орудийной стрельбы. На нас никто не обращал никакого внимания, несмотря на то, что мы громко заявляли свои требования и претензию. Наконец, хозяин смилостивился и вот на нашем столе появилась скатерть, вся залитая красным вином и еще чем-то в высшей степени подозрительным. Поданные затем тарелки были буквально матовые от не смытого как следует сала, оставшегося на них от кушанья нашего предшественника, и только после долгой и основательной чистки носовыми платками стали принимать блестящий вид. Сакеллари не преминул сострить, что их, наверное, негритосы моют своими ногами. Однако нам так хотелось есть, что эта острота не произвела никакого впечатления, и мы с нетерпением стали ожидать появления первого блюда. Наконец появилось так долго ожидаемое блюдо. Если бы мы не были в таком чудесном расположении духа, то без сомнения, в ресторане произошла бы драма, поводом к которой послужило бы это с позволения сказать блюдо. В грязной глубокой тарелке в массе растопленного жира плавали какие-то куски. Что представляли из себя эти куски, мы так и не узнали, причем на все наши расспросы хозяин, сделавшийся вдруг страшно любезным, отвечал только, что это очень вкусное и хорошее блюдо. Сакеллари объявил торжественно, что это жареный боа-констриктор, и рискнул попробовать, но сейчас же скорчил кислую гримасу и выплюнул обратно. Блюдо убрали. Да, перед этим нам подали сыр. Сыр был покрыт какой-то желтоватой жидкостью и спереди и сзади, и с боков, так что пришлось скоблить бортов, как говорит Мопассан, после чего уже можно было его есть с хлебом, таким жестким, что мы серьезно побаивались за свои зубы. Все это мы запивали лимонадом, приготовления 1901 года, как было написано на бутылке. Наконец, появилось второе блюдо. В глубокой же тарелке была горсточка вареных бобов и зеленого горошку. Крик радости вырвался из нашей груди. Слава Богу, хоть и не сытно, но, по крайней мере, знаешь, что ешь. Горох был быстро уничтожен. На радостях была потребована бутылка вина. Третье блюдо опять привело нас в уныние. Это были консервы из какого-то мяса, но консервы такие скверные, что мясо походило скорей на мочалу, чем на мясо. К нему, конечно, тоже никто не коснулся. Ко всему этому нужно прибавить, что все блюда подавались в таком миниатюрном количестве, что если б действительно было что-нибудь вкусное, то их не хватило бы даже на одного ребенка, а не то что на трех голодных мичманов. В заключение нам подали по мангустану [71] , после чего хозяин, мило улыбаясь и низко кланяясь объявил нам, что с нас требуется получить только 39 франков.
70
Российский торговый дом (1857–1922). Открыл первый в России торговый центр – универсальный магазин в Москве (1892 г.). Предшественник ЦУМа. – К.Н.
71
Мангостан – высокое вечнозелёное дерево высотой до 25 м с пирамидальной кроной и чёрно-бурой корой. Плод круглый, диаметром 3,4–7,5 см, сверху покрыт толстой (до 1 см) бордово-фиолетовой несъедобной кожурой, под которой находится 4–8 сегментов белой съедобной мякоти с плотно прилегающими к ней семенами. – К.Н.
Голодные, потеряв целый час золотого времени, ушли мы из этого единственного в своем роде ресторана. После недолгого совещания, мы решили идти на почту, чтобы купить коллекцию марок, очень оригинальных. Их три серии. Самые дорогие и самые большие изображают тропический лес; следующие, поменьше и подешевле – женщину с копьем, и, наконец, самые дешевые и самые маленькие (эта самая маленькая вдвое больше русской марки) изображают из себя падущего (так в тексте. – К.Н.) ягуара. На почте была такая же давка, как и в магазине, и там пришлось ждать довольно долго, пока дождались своей очереди. До отхода парохода оставался час времени, и мы пошли прогуляться. От почты шла большая не то аллея, не то улица, вернее последнее, так как все улицы Libreville'я представляют из себя аллеи из пальм и деревьев манго в чаще которых прячутся чистенькие беленькие домики. Земля совершенно красная, так как состоит исключительно из красной глины. По дороге мне посчастливилось встретить негра, несшего дротики, национальный музыкальный инструмент и железный, хотя с виду очень страшный меч. Конечно, все это я у него купил и впоследствии своим мечом возбуждал всеобщую зависть. Что касается местного населения, то оно исключительно состоит из негров и за 4-х часовое пребывание в городе я не встретил и 10 европейцев, исключая офицеров канонерской лодки. Костюмы негров отличаются живописностью и замечательным разнообразием. Заметно большое пристрастие к ярким цветам. Большинство негров очень здоровый и крупно-сложенный народ. В особенности мне нравится их чисто военная выправка, которая сделала бы честь любому нашему гвардейцу. Они держатся замечательно прямо и ходят, высоко подняв голову, только, к сожалению, сильно размахивают руками. Народ совсем не безобразный, у большинства правильные черты лица; портят только их широкие губы. Негритянки попадаются иногда прямо красивые.
К 1/2 ч. 3-го собрались все на пристань.
Командир французской канонерки был так любезен, что прислал в наше распоряжение 2 своих вельбота, которые с помощью еще 2-х своих роландских шлюпок стали перевозить нас обратно на «Роланд». Несмотря на помощь французских вельботов, переправа производилась очень медленно благодаря массе покупок, причем одних бананов было так много, что их хватило бы по крайней мере на всю эскадру. К 4 часам дня, вместо 3-х, как предполагалось раньше, мы снялись с якоря и пошли обратно. К 6 часам вечера были уже на месте, где толпились масса катеров, и начался разъезд, похожий на разъезд театральный, или, по крайней мере, с большого бала.
Сегодня в 4 часа снялись с якоря. В 9 часов вечера прошли экватор. Празднества никакого не было, да и не имело смысла, так как все мы уже два раза его переходили. А жаль. Итак, мы в южном полушарии.
Great Fish bay (пустыня Колохари). 24-го ноября
Вчера пришли сюда. Great Fish bay находится на широте S 16°33' и представляет из себя залив длиной в 10 миль и шириной в 3 [мили]. Берег материка представляет из себя песчаные холмы с полнейшим отсутствием не только какого-нибудь жилья, но даже деревца или кустика. На длинной же косе, образующей этот залив, находится несколько жалких домиков, опять же без признаков растительности. Кто живет в этих домиках, счетом около 2-х десятков, не более, – никому из нас неизвестно, да и не интересно, так как в данную минуту мы уже далеко от этого неприветливого уголка земного шара. Вообще же этот кусочек Африки принадлежит португальцам, которые не замедлили напомнить нам о своем существовании, едва только стали мы на якорь. Дело в том, что сейчас же по прибытии нашем в залив откуда-то взялась португальская канонерская лодка, командир которой (каково нахальство) явился к адмиралу с протестом против нашей стоянки в португальских владениях. Что возразил ему на это адмирал – неизвестно, но протест этот не имел никакого результата и мы продолжали спокойно стоять и грузиться углем, а португальская канонерка в скором времени куда-то ушла. Некоторые злые языки говорили, что якобы адмирал вместо ответа предложил португальцу поднять его суденышко на стреле любого броненосца, не желает ли, мол, он покрасить свою подводную часть.
Грузили уголь мы с англичанина «Tepton». У кормовых трюмов был я и Титов [72] . В самом начале погрузки подходит он ко мне и говорит: «Не хотите ли, князь, посмотреть акулу»? Я, конечно, выразил большое желание посмотреть на это чудовище и пошел за ним на полуют парохода. Каково же было мое удивление и разочарование, когда вместо ожидаемого чудовища увидел небольшую рыбешку, не больше полу-аршина длины. Я было выразил сомнение, акула ли это действительно, и высказал это Титову, на что тот даже обиделся, как мог он, мол, ошибаться в таких вещах и не знать акулы. Однако все видевшие ранее акул подтверждали справедливость слов Титова, да и я не мог не видеть отличительных признаков этого бича тропических вод. Тут же с полуюта два человека из команды парохода ловили их прямо на удочку с громадными крючками, на которые насаживали куски соленой трески. Вскоре была поймана еще одна акула, побольше первой. Цвет кожи ее блестящий, коричнево-синий и очень ровный, громадная приплюснутая голова с замечательно красивого зеленого цвета глазами: рот помещается внизу, под головой, так, что для того, чтобы принять пищу, акула должна переворачиваться на спину и подплывать к пище вверх брюхом. На спине у акулы у спинных плавников по одному очень острому роговому шипу. Сила ее поразительна. Так, несмотря на малую ее величину, удержать в руках бьющуюся акулу невозможно. Часа за полтора двумя удочками наловили их штук 10-ть, причем матросы «Tepton» забавлялись тем, что привязав к хвосту акулы пробку, пускали ее обратно в воду, но так как пробка тянула хвост вверх, то несчастная акула уходила в воду перпендикулярно головою вниз и обречена была находиться в таком положении неопределенное время, пока каким-нибудь чудом не избавится от пробки. Одну акулу взяли на судно и пустили в ванну. Но когда вечером кому-то из офицеров понадобилось взять ванну, старший офицер приказал ее выбросить. Последний переход был очень спокойный и, что всего удивительней, замечательно прохладный. Несмотря на то, что здесь, т. е. в южном полушарии, теперь лето, по своей прохладе оно сравниться не может с зимой в тропиках северного полушария. Тогда как там мы изнывали от жары, ходя чуть ли не в чем мать родила, – здесь по ночам на вахте только-только можно стоять без пальто. Это объясняется холодным течением Бенгуэльским, идущим с юга вдоль берегов Африки. Температура воды на поверхности +10 °R (13 °C. – К.Н.). Сегодня в 3 часа дня снялись с якоря.
72
Титов С.В., прапорщик по морской части, вахтенный офицер «Орла». 14 февраля 1905 г. был отправлен из Ван-Фонга в Россию по болезни. – К.Н.