Орли, сын Орлика
Шрифт:
– Если хотите знать мое мнение, то с графом Бестужевым-Рюминым ваше ведомство явно перестаралось, – ехидно улыбнулся врач.
– Ты откуда знаешь? – насторожил уши следователь.
– Ведь, насколько мне известно, окончательно доказать факт прусского масонства графа Бестужева-Рюмина так и не удалось.
– Это ты от своих побратимов узнал, от вольных каменщиков?
– Да оставьте вы! Пс-с-с! – Ле-Клерк презрительно выпустил воздух сквозь сцепленные зубы.
– Так откуда?
– От светлейшего господина Разумовского, ясное дело! Вы же знаете, что я был его личным врачом, на протяжении пяти последних лет проживал в его имении, что в малороссийском поселке Батурине. А уже потом именно он дал рекомендацию ее императорскому величеству.
– То есть это от господина Кирилла Разумовского…
– Естественно, от него.
– А может, ты все-таки прусский масон? А, дохтур?
– Я все-таки француз, прошу не забывать! – с достоинством ответил врач.
– Это ничего не означает. Франция и Пруссия слишком долго были симпатиками, поэтому вполне возможно…
– Но сейчас Франция воюет против Пруссии вместе с Россией! И неужели вы думаете, что, проведя рядом с его светлостью Кириллом Разумовским целых пять лет…
– Хорошо.
Ле-Клерк решил, что допрос наконец-то завершен, но следователь наклонился в сторону, покопался там и бросил на стол несколько бумажек, которые в мерцающем сиянии одинокой свечки казались желтовато-блеклыми.
– Это мы отобрали у тебя, когда задержали. Твои это бумажки, жабоед?
– Да, мои.
– Ты не возражаешь?
– Разумеется, нет.
– А теперь сознавайся честно: что это такое?
– Как это – что?! – искренне изумился врач. – Это рецепты лекарств ее императорского величества.
– Точно?
– Конечно!
– А что это за язык такой странный?
– Латынь. Вы знаете латынь?
В глубине глаз следователя что-то блеснуло, однако ответил он довольно уверенно:
– Да, знаю.
– Не знаете вы латыни, не врите, – скривил губы Ле-Клерк.
– Знаю, знаю. Это легко. Вот выучил же я твой лягушачий язык, сумел…
– Кстати, акцент у вас просто ужасный! И все же выучить устный язык – это одно, а выучиться и писать вдобавок – совсем другое.
– Ничего, ничего, не я, так другие знают твое тарабарское письмо…
– И что, другие разве не подтвердили, что это рецепты лекарств, написанные обычной латынью?
– А зачем ты, жабоед, пишешь эти так называемые рецепты на чужом языке? Почему это тебе не хватает нормальных русских слов?
– Так между учеными людьми заведено, спросите кого угодно.
– Подозрительно оно как-то. Очень подозрительно.
– Ничего подобного. На латыни пишутся все рецепты…
– Вот я и говорю: все это – ваша прусско-масонская тайнопись.
– А я говорю, что вы очень рискуете. Так как если ее императорское величество своевременно не получат лекарства…
– Прежде ее императорскому величеству хватало доброго токайского вина, лишь бы утихомирить головную боль.
– Теперь уже не хватает. Поэтому ее императорское величество и попросила его светлость господина Разумовского приставить к ее особе меня, так как мой предшественник не знал никаких других рецептов, кроме доброго старого токайского.
– А ты свои масонские тайнописи здесь сразу начал разводить…
– Я лишь облегчаю страдания ее императорского величества. И все это – для блага Российской империи, не забывайте.
Следователь глубоко вздохнул. Ле-Клерк с удовлетворением отметил про себя, что он почти готов сдаться. Однако не все было так просто…
– А почему это ты так странно ведешь себя, дохтур?
– То есть?
– Не понял разве, о чем это я спросил?
– Нет.
– Тогда специально для всяких разных жабоедов объясняю. За последнюю неделю ты дважды посещал аптеку госпожи Зоненфельд, теперь собираешься туда в третий раз.
– Ну и что в том странного?
– Тем не менее, тем не менее…
– Я врач – она аптекарша…
– Ты посещал ее учреждение лично. Во-первых, можно было послать кого-то из твоих помощников… Надеюсь, у тебя, дохтур, есть помощники?
– Конечно, есть. Тем не менее, когда речь идет о здоровье ее императорского величества, можно и лично похлопотать…
– Ты хочешь сказать, что это весьма важно?
– Ну да! А вы разве не считаете, что…
– Ну, предположим. Но ведь, во-вторых, можно было вызвать госпожу Зоненфельд ко дворцу. Зачем же тебе самому?..
– Я состою при особе ее императорского величества недавно, сейчас выбираю поставщика лекарств, поэтому и хотел лично убедиться, как выглядит учреждение госпожи Зоненфельд.
– А что, жабоед, у тебя есть какие-то сомнения?
– Нет-нет, не то чтобы сомнения, но…
– Что же тогда?
– Госпожа Зоненфельд – честная вдовушка, ее учреждение пользуется доброй репутацией. И все же когда речь идет об августейшей особе, одних лишь слов мало. Надо проверить все на месте, причем лично. Вы должны меня понять… хотя бы в силу ваших же служебных обязанностей.
– Ты на что намекаешь, дохтур?
– А хотя бы на настоящую проверку.
Следователь вздохнул, сделал вид, что уже в который раз перечитал написанное в рецептах, потом спросил:
– А может, ты того…
– Что именно? – не понял врач.
– Может, тебя привлекает не учреждение госпожи Зоненфельд, а сама его хозяйка, а?
– Ну, знаете… – Ле-Клерк невольно улыбнулся.
– Знаю, жабоед, знаю. Ты холостой – она вдовушка. Ты врач – она аптекарша. Общие интересы, общие чувства… Да?