Орлы императрицы
Шрифт:
Многочисленные гости не верили своим ушам: знатный российский вельможа во всеуслышание обвиняет императрицу!
Что же получается? Подозревать А. Орлова во лжи нет никаких оснований. С чего же он решился после долгих девяти лет молчания открыть тайну? Объяснение может быть только одно — Екатерина давала Орловым какие-то обещания и не выполнила их. В таком случае в долгой дороге Петербург Вена Алексей решился на этот открытый и весьма рискованный шаг: мол, ты матушка, не держишь слова, так и я волен открыть глаза мировой общественности на твою решающую роль в этой истории.
Но самое удивительное, что императрица никак не отреагировала на дерзость Алехана. Лишь в письме от 6 июня отписала ему: «Из газет и писем братца вашего (Федора. — Л.П.)
Биограф графа Сен-Жермена И. Купер-Оукли описал встречу Алексея Орлова и знаменитого мистика, носившего в то время имя графа Цароги. К сожалению, автор не называет время встречи, было ли это в 1771 г. или несколько позже. При встрече присутствовал один из его спутников — маркграф Бранденбург-Анспахский. «Однажды Цароги показал маркграфу приглашение, которое он получил через курьера от графа Алексея Орлова, как раз возвращавшегося из Италии… За обедом завязался очень интересный разговор; они много говорили о кампании в Архипелаге и еще больше о полезных и научных открытиях. Орлов показал маркграфу кусочек невозгораемого дерева, которое по проверке действительно не загорелось, а сначала раздулось наподобие губки, а потом развалилось, оставив лишь кучку пепла светлого цвета. После обеда граф Орлов увел графа Цароги в соседнюю комнату, где они и оставались вдвоем достаточно долгое время. Автор стоял у окна, под которым остановилась карета графа Орлова, и заметил, что один из слуг графа, открыв дверцу кареты, вынул из ящика под сидением большую красную кожаную сумку и отнес ее наверх в комнату, где находились граф Орлов и граф Цароги. По возвращении в Анспах граф Цароги в первый раз показал им верительную грамоту с императорской печатью, удостоверявшую, что он в действительности является генералом русской армии; далее он сообщил маркграфу, что Цароги всего лишь псевдоним…».
Прибыв к средиземноморским берегам, Алексей созвал военный совет, на котором было решено направить к острову Родосу особую эскадру под началом Ф. Орлова с целью пройтись вдоль короманского берега с высадками десанта. Во время этой экспедиции русские брали небольшие крепости, бомбардировали большие, овладевали магазинами, составляли планы и карты местностей.
Дела личные
Во время опасных морских путешествий но Средиземному морю Алехан не забывал о лошадях. Пересесть хоть на час с корабля на коня было заветным желанием, а уж если попадалась на глаза достойная любых денег лошадь, граф испытывал ее и, получая от этого истинную радость, не скупился. Подобный эпизод описал В. О. Витт, которому удалось обнаружить в одном из английских изданий любопытный арабский аттестат 1770-х гг. на отобранную А. Орловым лошадь: некий Бени Шукр переправлял ее под охраной в 30 человек через пустыню для последующей доставки через Англию в Россию.
В аттестате, в частности, говорится: «Когда русский генерал Орлов, который, хотя и был красив, но весил очень много, сел па нее и проскакал на ней вскачь все положенное большое расстояние, она была утомлена не больше, чем если бы несла перышко» [9]. Указывался и вес именитого испытателя — около 9 пудов, то есть почти 150 кг, что совпадает с другими данными о физических данных Алехана.
В годы войны с турками и после нее А. Орлов закупал, захватывал в качестве трофеев в массовом порядке лошадей для будущего конского завода; их везли в Россию иногда целыми партиями из Персии и Дании, Италии и Армении, Аравии и Англии, Турции и Испании.
Алексей и Федор оставались в охваченном войной Средиземноморье. Но до Петербурга суровое дыхание войны не доходило. В письме от 27 января 1770 г. Владимир Орлов писал братьям: «В городе здесь не видать, чтоб война настояла, об оном немного беспокоятся, да и много веселья: маскарады, вольные комедии при Дворе, ассамблеи у больших господ по очереди всякую неделю, куда более ста человек съезжается. Еще новый род собрания, называется клоб (клуб. — Л.П.), похож на Кафсгауз, где уже более 130 человек вписались, платит каждый по 30 рублей в год; всякого сорта люди есть в нем: большие господа все почти, ученые, художники и купцы. Можно ехать в оное во всякое время, поутру и после обеда. Желающих в оное вступить избирают баллотированием» [44/1, 193]. Или в другом письме: «Дня с три ездил с братом Григорием Григорьевичем в Гатчину и веселился там с ним два дня».
В письме от 15 февраля Владимир упоминает человека, видимо, очень близкого Алексею. Можно предполагать, что речь идет о его незаконнорожденном сыне, получившим фамилию Чесменский; судя по тому, что В. Орлов своего сына Александра называл Алексашей, можно сделать вывод, что и Алексашу Алехана также именовали Александром: «О твоем Алексаше, Алехан, могу сказать мне и тебе в удовольствие, что он ведет себя очень хорошо. Мои старания при воспитании ребят все на тот предмет клонятся, о котором ты в одном из твоих последних писем упоминаешь, то есть доброе и честное сердце всему предпочитать. Василий Григорьевич Шкурин (камердинер Екатерины II. — Л.П.) упросил меня, также и Димон, чтоб я его детей взял к себе и послал бы в чужие края нынешним летом. Я согласился на оное и двоих меньших взял к себе месяц на другой, на третий, чтоб они развыклись с родителями и сноснее им была разлука, а летом пошлю их с хорошим человеком всех троих в чужие края» [44/1, 195]. Речь идет о выезде детей за границу для обучения. Дети В. Шкурина, среди которых воспитывался, как мы уже знаем, сын Г. Орлова от Екатерины II А. Бобринский, были посланы так же, как и упоминаемый здесь Алексаша.
В этом письме впервые выходит из постоянного дальнейшего пребывания в тени фигура некоего Димона, упоминаемая в переписке В. Орлова несколько раз впоследствии, но оставшаяся неразгаданной. В. Орлов-Давыдов предполагал, что Димоном братья Орловы меж собой называли некое близкое им лицо, настоящее имя которого не подлежало огласке.
Рост интереса итальянцев к России
В мае 1772 г. по просьбе А. Орлова к итальянским берегам прибыла еще одна эскадра под командованием Чичагова, который по прибытии к о. Минорка сдал руководство ею майору М. Коняеву.
А. Орлов в это время уже знал, что турки, прикрываясь мирными переговорами и затягивая их, решили провести его, собрав все остатки своих судов из разных морей в один кулак, и нанести ответный сокрушительный удар. Но обмануть Алехана было не просто. У А. Орлова была превосходно поставлена разведслужба, и он принимает решение, не теряя времени, разбивать турок по частям. И сначала у египетских берегов лейтенантом Алексиано, а в конце октября 1772 г. майором Коняевым вблизи Патраса были полностью разгромлены две значительные группировки турецких сил. Эти победы посеяли панику и в Александрии, в результате которой здешний комендант распорядился стоявшие у берегов суда затопить, а войска с них переправить на сушу для обороны крепости и порта.
Таким образом, русские получили полный контроль над движением судов в Средиземноморье. Они арестовывали турецкие торговые суда и причисляли их к русским флотилиям, товары конфисковали. Конфискация продовольствия и вооружения, предназначенного для турецких войск, производилась также и с судов союзных туркам держав.
Успехи русского флота и продумаш1ая тактика в Средиземноморье, предусматривающая гуманное отношение русских к пленным туркам, доброту при общении с местным населением, пробудили интерес итальянцев к России в целом. Их газеты сообщали, что любопытство массы людей к нравам, обычаям, религии русского народа приводит к изменению бытующего здесь представления о русских как о невежественных варварах. С другой стороны, в России поднималось чувство национальной гордости. Старый друг Орловых, секретарь императрицы Г. В. Козицкий, на вопрос одного из итальянских деятелей о службе в российских храмах с гордостью отвечал: «Мы, русские, в наших церквах пользуемся только родным языком».