Орлята(Рассказы о пионерах-героях)
Шрифт:
— Мама, а ведь сегодня четырнадцатое число, — сказала Раиса, подметая пол.
— Ну и что? — о чем-то думая, ответила рассеянно Зинаида Ивановна.
— Борискин день рождения сегодня.
До войны Зинаида Ивановна обычно каждый год пекла 14 декабря пироги, а для новорожденного — большую ватрушку с его любимым малиновым вареньем. Да, так было до войны; а сегодня мальчишка даже не съест свои 200 граммов черного хлеба, выпеченного пополам с мякиной. Она отнесет этот хлеб Галинке.
И при воспоминании только одного ее имени затрепетало и сжалось материнское сердце.
«Ничего-то я, доченька, о тебе не знаю, — подумала Зинаида Ивановна. — Жива ли ты там?»
А
Гестапо находилось в самом конце деревни.
— Шнель! Шнель! — покрикивал и торопил ее солдат. Но от холода у нее до того закоченели в кожаных туфлях ноги, что она шла с трудом. Вот бы сейчас ей старые валенки, которые она оставила позавчера дома. Кто же мог думать, что всего за одни сутки, а вернее, за одну ночь так резко изменится погода? Позавчера таяло, а сегодня, наверное, градусов 20 будет да еще ветер. Хорошо, что она послушалась матери и взяла шерстяной платок. Он очень ей пригодился. Ночью она вместо одеяла укрывалась им, а сейчас повязала его поверх своего легкого белого беретика. Она шла на допрос, и ей было страшно. Она не раз слышала рассказы о том, как гестаповцы пытают и избивают арестованных. А этим летом она сама видела в Оредеже двух повешенных. Их не позволяли снимать целую неделю. Один из них, по слухам, был старик лесничий из-под Луги, а второй — лет пятнадцати мальчишка, партизанский связной. Прежде чем повесить, их долго пытали и били: об этом ясно говорили кровоподтеки на их лицах. И ее, наверное, тоже станут бить и пытать, а потом расстреляют или повесят. В немецком приказе, расклеенном в Оредеже и в Торковичах, сказано ясно: за связь с партизанами — смерть! А ведь она целых восемнадцать месяцев была партизанской связной. Она приносила от них из леса старшей пионервожатой письма с разными заданиями. Эти письма оставляли партизаны в условленном месте, на опушке, в дупле старой сосны. Носила она партизанам и картошку и хлеб. И накомарник они с Тасей Яковлевой для партизан дома шили, а потом покрасили его под цвет листвы. Она ходила к партизанам в лес даже ночью и не боялась. А чего ей бояться, раз она с детства жила в лесу? Она помогала партизанам, не помогать им она не могла, ведь она пионерка. А как они ждали ее прихода! Как надеялись на нее! Они и называли ее: «Наша связная». Чтобы не было так страшно, Галя стала думать о доме. Но и эти мысли были невеселые. Может быть, и мать и сестру тоже арестовали? Не знала она и что с Тасей Яковлевой. Из Оредежа их привезли сюда вместе, а здесь поместили в разные избы. Но, пока их везли, они успели сказать друг другу самое главное. Нет, это не был обычный разговор. В санях, кроме немецкого конвоира, был еще и полицай, но он не понял и не помешал им сказать друг другу глазами самое главное: молчать!.. Молчать!..
У колодца стояли две женщины. Они повернулись в ее сторону и с ненавистью посмотрели на немецкого солдата. «Не должно так быть на белом свете, чтобы школьницу вел на допрос в гестапо немецкий солдат, — как бы говорило их суровое молчание. — Не должно так быть на белом свете, что в русской деревне сидел по-хозяйски за столом фашистский захватчик.
Прочь! Прочь с советской земли!»
— Линск! — скомандовал солдат и повернул налево, к окрашенному охрой деревянному дому, перед окнами которого росла старая высокая ель.
Девочка вошла вместе с конвоиром в дом, и он ввел ее в большую квадратную комнату, оклеенную голубыми обоями.
Почти посередине комнаты в старой кадке рос огромный фикус. Широко раскинул он во все стороны свои ветки с темно-зелеными глянцевитыми листьями и рос себе, словно на воле. Точь-в-точь такой же у них был в учительской… А может быть, это и есть их старый школьный фикус? На какое-то мгновение Галя забыла, зачем она здесь. Она стояла и глядела на фикус, и ей казалось, что сейчас раздастся школьный звонок на переменку и в комнату войдут с классными журналами учителя.
— Ты есть, девочка, Галя Комлева? — спросил ее из-за фикуса чей-то тихий голос.
За столом сидел офицер в эсэсовской форме. Он был молодой, розовощекий и красивый.
— Подойди ближе, Галя Комлева, — сказал он тем же тихим голосом, словно у него болело горло.
Галя подошла к столу.
— Это ты, девочка, Галя Комлева? — снова повторил он.
— Да, — ответила Галя.
Он наклонился над столом и что-то написал.
— Сколько тебе лет, Галя Комлева?
— Скоро будет пятнадцать.
— У тебя есть мать? Сестры? Братья? Отвечай, Галя Комлева.
— Да. Есть мать, старшая сестра и брат.
— Он большой, Галя Комлева, твой брат?
— Ему одиннадцать лет.
— Твой отец воюет в русской армии?
Немцы называли советскую армию русской.
— Да, — ответила Галя. «Он все знает обо мне от полицая, — подумала она, — и проверяет меня».
Затем офицер спросил, сколько лет проучилась она и как училась.
Галя ответила.
— Так… Значит, ты была хорошей ученицей и… пионеркой, Галя Комлева?
Галя промолчала.
За окном пошел снег. Белый и легкий, весело летел он на землю, и казалось, снежинки догоняют друг друга. Старая ель протянула навстречу им свои мохнатые темно-зеленые лапы, словно звала к себе в гости. Как хорошо, когда идет снег, возвращаться с подружками домой из школы!
— Почему ты смотришь в окно, Галя Комлева?
Что ответить этому эсэсовцу? «Смотрю и вспоминаю, какой я была счастливой… А вы все отняли у меня: и школу… и пионерский лагерь… и отца… И сама я стою на допросе в гестапо».
— Ты часто бывала у партизан? — спросил офицер, помолчав. — Отвечай, Галя.
«Какая я тебе Галя?.. Галя…»
— Почему ты молчишь? Я знаю: у тебя плохая… — он замялся, видимо, подыскивая русское слово, — памятка, — он засмеялся и в упор поглядел на нее. Он смеялся, а глаза у него были холодные, злые, оловянные глаза.
— Ты часто бывала у них? — спросил он неожиданно громким и сильным голосом. — Кто ходил еще к партизанам?
Она ничего не ответила.
«Почему она молчит? — подумал он. — Откуда у этой девчонки такое упорство и такая сила воли? Ей нет еще пятнадцати лет. Девчонка. И он, Адольф Шток, не может заставить ее говорить. Нет, он заставит ее. Хватит миндальничать с нею. Педагогический метод не действует на нее. Хорошо! У него в запасе есть еще и другие».
— Черт тебя возьми! Ты долго будешь молчать? — закричал он, и его красивое розовощекое лицо стало уродливым и страшным.
Она стояла перед ним тоненькая, длинноногая девчонка — и продолжала молчать, хотя он видел, как она вздрогнула при его неожиданном крике.
— Кто партизанский командир, отвечай! Ну, говори! — он соскочил со стула и подбежал к ней. — Отвечай, дрянь! — он ударил ее по лицу, и она качнулась. И вместе с ней качнулась за окном старая ель.
«Держись, держись, Галя Комлева, партизанская связная». Офицер снова ударил ее. Изо рта и носа у нее хлынула кровь.
— Где есть партизанское гнездо? Говори! — И тут он увидел ее голубые девчоночьи глаза, полные презрения и ненависти. Увидел и понял: ничего не скажет…
Е. Кршижановская
ВЫСТРЕЛЫ НАД ОЗЕРОМ
Впервые за долгое время прошел сильный дождь, но к полудню ветер стих, и было солнечно и тепло.
Размахивая прутиком, из леса вышел босоногий крепкий паренек с загорелым лицом и широко расставленными спокойными глазами.