Оружие великих держав. От копья до атомной бомбы
Шрифт:
Никто из европейцев не может постичь всю глубину восточного мышления, и все попытки японца объяснить подспудные мотивы своего воинственного кредо обычно заканчиваются невнятными ссылками на предков, «священный ветер» и цветущую сакуру. Но противоречивое поведение современного японского солдата приводило в недоумение даже многих жителей Востока. Может быть, если бы те, кто пытается совместить возвышенные идеалы бусидо, «пути воина», с маршами смерти, обезглавливаниями, пытками, вероломством и изнасилованиями, обратились к собственному периоду феодализма Запада, они нашли бы ответ. Внешние перемены в Японии были гигантскими, внутренние же – ничтожными, если были вообще. Обычаи, экономика, сама внешность страны изменились до неузнаваемости, но характер народа не мог подвергнуться изменениям за столь краткий период. Японцы, несмотря на все соблазнительные ловушки современной западной цивилизации, внутренне оставались подверженными тем же порокам, что и любой европеец времен Средневековья.
Вероятный вид японского воина VI или VII века
Чтобы попытаться объяснить себе поступки японского солдата, необходимо хотя бы приблизительно знать историю островитян и социальную структуру их общества. Следует, между прочим, помнить, что японцы являются в значительной степени расово однородной нацией (и за последнюю тысячу лет не получавшей сколько-нибудь значительных примесей извне) и что, в отличие от любой другой крупной нации, они никогда (до 1945 года) не терпели поражений и не переживали удачных вторжений. Древняя история страны (частью легендарная) полна обычными повествованиями о войнах, деяниях знати и кровопролитиях. Идея единого правителя, императора, или микадо, восходит к незапамятной древности. Предания старины (получившие в недавнее время официальное признание, очевидно, с целью обосновать продолжительность истории Японии и непрерывность линии преемственности Сына Неба) называют первым правителем Японии некоего Джимму и утверждают, что он взошел на трон 11 февраля 660 года до н. э. Примерно с такой же обоснованностью можно называть точную дату того дня, когда волчица нашла Ромула и Рема. Однако важно то, что это помогает укоренить в японском сознании непрерывную череду наследующих друг другу императоров, в ряду которых Хирохито является 124-м.
В среде знати имело место обычное соотношение слабых правителей и сильных личностей – одной из таких сильных личностей был Саканойе Тамурамаро (ок. 800 года н. э.), знаменитый своими победами над примитивными айнами, жителями северных островов. Правивший тогда микадо пожаловал ему титул Сэй-и-тай-сёгун, то есть «Генералиссимус-покоритель-варваров». Вскоре сложилось и просуществовало на протяжении около тысячи лет единственное в своем роде двойное руководство страной. Эта необычная ситуация имела своим следствием низведение императоров страны до роли примерно верховного жреца, тогда как подлинная власть в стране находилась в руках сегуна, место которого также в основном передавалось по наследству. Подобное разделение номинальной и подлинной власти служило для охранения микадо от возможного позора при его вмешательстве в дела управления. Ему оставалось представлять собой Сына Неба и принимать почитание людей. В их глазах он не мог быть неправым (при полной неспособности сделать что-либо). На долю сегуна – всевластие, слава, позор и тухлые яйца; на долю императора – охрана власти сегуна, полное содержание, спокойная жизнь и обожествление. Надо признать, механизм был довольно удобным.
Самурайский кодекс чести
Сёгун Ёритомо (ум. 1199) упорядочил эту систему и создал правительство военного типа, бакфу, в котором воинская каста самураев контролировала действия администрации и социальную жизнь страны. Как и в любом феодальном государстве, крупная знать постоянно вела борьбу за власть, тогда как обычные люди были низведены до положения рабов. Даймё (господа) хранили государство и окружали себя приверженцами – самураями, которых обеспечивали всем необходимым их сеньоры. Они обычно выплачивали им содержание (в основном рисом), который, в свою очередь, прислужники дямиос выжимали из крепостных и арендаторов. Самураи, единственные из всех людей страны имевшие право носить два меча, были героями-воинами древней Японии. Они приносили клятву верности своему господину, и их верность была их кредо. Народные сказания Японии на все лады воспевают отвагу и преданность этих приверженцев знатных господ, точно так же, как ныне японский кинематограф возвеличивает их деяния в сотнях древнеяпонских «вестернах».
Предание «О сорока семи ронинах» является самым популярным сказанием в Японии – эту историю 250-летней давности знает наизусть каждый японский подросток. Остановимся на этом типично японском предании, поскольку оно дает возможность понять сущность тех героев, которым поклоняются дети современной Японии.
Некий аристократ был намеренно оскорблен во время своего пребывания во дворце сегуна; забывшись, он в пылу гнева обнажил меч, намереваясь поквитаться с обидчиком. Однако за такое вопиющее нарушение этикета ему было велено немедленно, не сходя с места, совершить харакири. Его поместья были конфискованы, семья распалась, а приближенные в количестве сорока семи человек распущены. Самурай, по той или иной причине оставшийся без господина, крова и поддержки, становился ронином (перекати-полем) и, подобно одинокому ковбою американского Запада, ищущему приключений, был естественным героем для сказителей. Сорок семь лишившихся покровителя и работы приверженцев покончившего с собой аристократа были связаны между собой долгом чести кодекса воина, повелевавшего отомстить за смерть своего господина, хотя по законам страны это влекло за собой смертную казнь. После многих приключений доблестным сорока семи удалось застать своего врага врасплох, убить его и отсечь ему голову. Затем они у всех на виду прошли на кладбище к могиле своего господина, под рукоплескания собравшейся толпы возложили на могилу голову врага и тут же совершили над собой харакири.
Обычные люди, хэймин, стояли по социальной шкале гораздо ниже самураев и делились на три основных класса: земледельцев, ремесленников и торговцев – в порядке их значимости. Зажиточный земледелец мог даже носить меч (один) в своих собственных владениях, а так как класс ремесленников включал в себя и художников и механиков, то в почитавшей искусство Японии некоторые из этих групп могли получить общественное признание. Торговцы и купцы не заслуживали даже презрения, хотя довольно часто владели значительными средствами. Простые же люди, наряду со всеми остальными, держались в подобострастии к вышестоящим воинам и аристократам, напоминая этим отношение простолюдинов-саксов к норманнским рыцарям времен Генриха I [3] . Самураи, как и европейские рыцари, стояли выше закона, и в Японии отнюдь не было чем-то необычным для самурая, пребывающего в игривом настроении или в подпитии, испробовать остроту клинка своего отточенного меча на шее какого-нибудь некстати подвернувшегося под руку носильщика.
3
Генрих I – английский король (1068–1135), младший сын Вильгельма Завоевателя.
В кровавые времена гражданских войн XII столетия платили жизнью за свое поражение не только предводители тех или иных групп – под репрессии попадали и их семьи, с которыми расправлялись безжалостно и самым варварским образом. Кровавая баня, которая следовала за поражением той или иной группировки, была столь жестока, что цвет страны оказался перед перспективой совершенного исчезновения. Жестокий обычай сэппуку, или харакири (взрезание живота), стал характерно японским ответом на эту досаждающую проблему. В ходе этой церемонии предводители побежденной группировки, взрезая свой живот коротким мечом и рассекая при этом большую воротную вену, своею собственной кровью обеляли свои семьи, спасая их от проскрипционных преследований и одновременно защищая свою честь. После сражения побежденные тысячами преклоняли колени и совершали этот акт, смывая со своих близких всякую вину. В более поздние и менее жестокие времена вспарывание живота сводилось к легкой, порой просто символической ране, а последний милосердный удар наносился доверенным другом – кайсаку, который отсекал склоненную голову ударом своего меча.
В более близкие нам времена обычай сэппуку подразделился на два вида: обязательный (отмененный в 1868 году) и добровольный. В первом случае обреченный получал формальное извещение, что он должен умереть, и сам акт осуществлялся с соблюдением церемониальных моментов, в присутствии свидетелей. Окровавленный короткий меч часто подносился к трону владыки как свидетельство того, что воля его исполнена. Этот обряд был сродни по духу обычаю древних римлян бросаться на свой меч, или в более поздние времена обыкновению вручать опозорившему себя офицеру пистолет с одним патроном, с более чем ясным намеком на то, как он должен его использовать.
Добровольное же харакири осуществлялось, да и теперь еще случается, часто в виде протеста, из преданности мертвому покровителю (в древности приближенные часто добровольно кончали жизнь, чтобы уйти вместе со своим господином) или, как это принято и среди людей западной культуры, в случае личного несчастья или неудачи. Самопожертвование как средство протеста среди уроженцев Востока не является чем-то специфически японским, что и было недавно (1963) продемонстрировано самоубийством посредством самосожжения нескольких вьетнамских монахов.
Иллюстрацией к японскому кодексу военной чести может служить история капитана Кани из 24-го полка. Во время первого штурма Порт-Артура (21 ноября 1894 года) капитан, который тогда был серьезно болен, настоял на своей выписке из госпиталя, чтобы принять участие в штурме. Во время приступа болезни, совершенно обессилев, он упал в сотне метров от подножия крепостной стены, на штурм которой шли его солдаты. Человек западной культуры мог считать, что честь его при этом не пострадала, но иначе думал отважный капитан. Он был вновь доставлен в госпиталь, однако, выздоровев, отправился на то самое место, где упал, и покончил жизнь самоубийством.