Осада Бостона, или Лайонел Линкольн
Шрифт:
Однако он напрасно взывал о помощи. Обе женщины в ужасе закрыли лицо руками. Полуорт не мог двинуться с места без своей деревянной ноги, а оцепеневший Лайонел смотрел на яростную драку застывшим взглядом. В эту роковую минуту рука сторожа вдруг трижды опустилась на грудь Ральфа. После третьего удара старик с громким смехом выпрямился, а его противник, воспользовавшись этим, опрометью выбежал из комнаты, словно преступник, спасающийся от погони.
Безумец продолжал стоять. Кровь ручьями текла из его ран, и, пока жизнь в нем боролась со смертью, лицо его менялось с каждой секундой. Когда же силы его иссякли, луч сознания озарил его бледные, страшные черты.
Судорожный смех прекратился. Сверкающие глаза
Лицо старика приняло спокойное и доброе выражение, его губы зашевелились, но говорить он уже не мог и только протянул вперед руки, благословляя своих детей точно так же, как это сделала таинственная тень в церкви во время венчания. Еще мгновение, и он упал мертвым на бездыханное тело Джэба, в котором он так долго не узнавал своего сына.
Глава 34
Я видел старца дряхлого в гробу,
Покинувшего мир бессчетных бед.
Читалась летопись на желтом лбу
Забот и горестей забытых лет,
И в скорбный час последнего прощанья
Был слышен женский плач, детей рыданья.
Едва лишь начало светать, как бостонский гарнизон пришел в движение. Все напоминало такое же утро перед битвой полгода назад: одни, полные боевого задора, с жаром готовились к сражению, другие делали это неохотно. Надменный английский главнокомандующий не мог стерпеть дерзости колонистов и рано утром отдал приказ выбить их с высот Дорчестера. Англичане принялись обстреливать эти высоты из всех своих пушек, но американцы и под градом ядер продолжали спокойно возводить, укрепления. Под вечер к ним прибыло пополнение, которое высадилось у форта. На холмах находился сам Вашингтон, я все говорило о том, что одна сторона готовится к решительному наступлению, а другая — к упорной обороне.
Однако англичане еще помнили роковой урок, полученный ими при Бридс-Хилле. Тем же командирам приходилось играть главные роли и в предстоящей драме, в которой должны были также участвовать и превратившиеся теперь в батальоны полки, понесшие тогда столь жестокие потери. Офицеры королевской армии более не презирали «необученный сброд», а зимняя кампания показала английским генералам, что, по мере того как дисциплина американцев крепла, они начинали действовать все более энергично и слаженно. Тысячи воинов уснули в обоих лагерях, не выпуская оружия из рук, ожидая, что наутро им придется вступить в кровавый бой.
Судя по медлительности бостонского гарнизона, большинство английских солдат не очень сетовало на стечение обстоятельств, избавившее их от необходимости пролить потоки крови, а может быть, и от позора поражения.
Ночью внезапно поднялась буря, какие часто бывают в этих местах. Люди и животные, обезумев от страха, бросились в беспорядке бежать, ища защиты от разбушевавшейся стихии. Удобный момент для выступления против американцев был упущен, и после стольких лишений, перенесенных английской армией, стольких бесполезно потерянных человеческих жизней Хау скрепя сердце отдал приказ покинуть город, на который так долго изливали слепую и бессильную злобу королевские министры.
Однако, чтобы выполнить это неожиданное, но вызванное обстоятельствами решение, потребовалось немало времени. Стараясь причинить как можно меньше повреждений своему городу, американцы не воспользовались преимуществами занятой ими позиции и не обстреливали со своих высот ни порт, ни ставшие теперь весьма уязвимыми английские укрепления. В то время как неровная и слабая пушечная пальба поддерживала видимость продолжающихся военных действий, но, казалось, служила скорее для развлечения, одна сторона усиленно готовилась к уходу из города, а другая в бездействии ожидала минуты, когда можно будет беспрепятственно вступить в него.
Нет надобности напоминать читателю, что господство над морем принадлежало англичанам и что всякая попытка помешать их отступлению по воде была обречена на неудачу.
С той ночи, когда разразилась буря, прошла неделя.
Город всю эту пору находился в возбуждении: необычайные события чрезвычайно волновали жителей, наполняя радостью одних и приводя в отчаяние других.
На исходе одного такого беспокойного дня из ворот дома, принадлежавшего одному из самых знатных семейств колонии, вышла немногочисленная похоронная процессия, сопровождавшая носилки с гробом. Над парадной дверью дома был вывешен темный щит с бегущим оленем — родовым гербом Линкольнов. Герб окружали символические изображения смерти, и среди них очень редкая эмблема — «кровавая рука». "Этот геральдический знак траура, появлявшийся на домах Бостона только в случае смерти самых видных лиц — старинный обычай, исчезнувший вместе с нравами монархии, — привлек к себе внимание только уличных мальчишек, единственных праздных обитателей города, способных в подобное время заинтересоваться, таким зрелищем. Они не преминули присоединиться к печальному кортежу, который направился к кладбищу Королевской церкви.
Носилки были накрыты столь широким погребальным покровом, что его края обмели порог церкви, где гроб встретил священник, о котором мы уже не раз упоминали.
Священник с каким-то особым участием взглянул на молодого человека в глубоком трауре, одиноко шедшего впереди всех за гробом. Процессия торжественно и медленно проследовала в храм. За молодым человеком шел сам английский главнокомандующий Хау вместе со своим другом, остроумным генералом Бергойном. С ними был еще один офицер, носивший далеко не столь высокий чин" который благодаря медленному движению процессии не отставал от нее, несмотря на свою деревянную ногу, и до самых дверей церкви занимал своих спутников какой-то интересной и весьма загадочной историей. Далее следовали родственники обоих генералов, а замыкали кортеж старые слуги Линкольнов и кучка зевак, не отстававших от них ни на шаг.
Когда заупокойная служба окончилась, генералы, выйдя из церкви, возобновили свою тихую беседу с сопровождавшим их офицером и умолкли, только достигнув открытого склепа в отдаленном углу кладбища. Хау, до сих пор внимательно смотревший на собеседника, обратил свой взор в сторону опасных высот, занятых неприятелем. Интерес, вызванный рассказом о стольких таинственных событиях, — угас, и лица генералов скоро приняли озабоченное выражение, которое свидетельствовало, что мысли их теперь занимали не тяжелые несчастья одного семейства, а собственные их обязанности и предстоящие им важные дела.
Носилки поставили у входа в склеп, и к ним подошли могильщики. Когда они сняли погребальный покров, то под ним, к изумлению большинства присутствующих, оказалось два гроба. Один был покрыт черным бархатом, прибитым серебряными гвоздями, и убран со всевозможной пышностью, другой гроб был из темного дерева и без всяких украшений. На стенке одного гроба виднелась тяжелая серебряная дощечка с длинной надписью и дворянским гербом, на крышке другого гроба были вырезаны только две буквы: Д. П.
Нетерпеливые взгляды генералов подсказали преподобному Литурджи, что они торопятся, и быстрее, чем об этом можно рассказать, останки богатого баронета и его безымянного товарища были опущены в склеп и поставлены рядом с прахом женщины, которая при жизни причинила столько зла и тому и другому.