Осада церкви Святого Спаса

Петрович Горан

Надо сказать, что вот так, на просторе, без прикрытия, среди парящих в воздухе монастырских зданий, монахи и весь остальной народ могли бы стать легкой добычей для цикаваца. Но тот пребывал в постоянной лени и просто висел, прицепившись к нескольким скрещенным подпоркам. Суровый видинский князь Шишман, конечно, давно бы уже зарубил это вечно сонное летающее привидение, но ему не было замены. Чтобы получить другую такую тварь, чтобы дать ей вылупиться, нужно было сорок дней подряд слева под мышкой носить яйцо.

Болгары разводили огонь и подбрасывали в него сушеный заячий помет, ставили княжеский шатер и распаковывали его дорожные сундуки, полные всякой всячины. Отдельное

перечисление содержимого всех этих ларей продлило бы каждый день до послезавтра. Достаточно только сказать, что среди вещей был один плащ, сделанный из нескольких тысяч разнообразнейших перьев. Куманские вожди уже высвобождали жар своих тел в носилках молодых наложниц, женщин сколь стыдливых, столь же и блудливых, которые каждую свою ласку умели освежить песнями вечно невинных евнухов. Наложницы щекотали куманов, прикладывая трепещущие ресницы к разгоряченным местам мужского тела. Механик Ариф с помощниками готовил деревянную конструкцию для строительства подножья баллисты. В каждую, даже самую мелкую деталь он вкладывал высокие мысли. Работа прервалась только тогда, когда десяток осаждающих, отправленных им в ближайший лес, чтобы доставить для пращи еще пару прямых древесных стволов, вернулись, погоняя перед собой нескольких сербов, которые в свое время не поверили, что монастырь вознесся, и ушли ночевать подальше от всего этого. Сарацин стал просить князя не убивать пленников.

– Вот милосердный человек, ничего не скажешь! – усмехнулся Алтан. – Может, еще и обед им сварить?

– Сахиб, ты ведь можешь перебить их в любой момент. – Ариф никогда не обращал внимания на подобные выпады. – Но разве не лучше будет позволить им своим неверием попрать или хотя бы ослабить веру тех, кто находится наверху? Как бы оно ни было на самом деле, и действительно ли монастырь поднялся в воздух или нет, далеко не безразлично, что расколет единство братьев – сомнение среди них же самих или мнение, которое будет навязывать чужак. Прикажи развязать им ноги, сахиб. Дай им свободу для раздоров. А сербы всегда скорее отступят перед кем-то со стороны, чем перед своими. Пусти их, пусть спорят, какая бы сторона ни оказалась права, в выигрыше все равно останемся мы. Даже если сейчас не перевесит то, что для нас лучше, не бойся, время есть, кто-нибудь когда-нибудь еще выгадает от их раскола. Вот только куманов мне жалко, они так спешат, что не дождутся даже собственных внуков.

– Видно, ты хорошо рассчитал, – согласился князь и разрешил пленникам идти куда глаза глядят.

А наверху, собравшись в трапезной, игумен и монахи прикидывали, как бы раздобыть столь необходимую им воду. Когда Творец бросил в небесные бразды первую горсть звезд и в сумерках они начали прорастать лучами, защитники монастыря решили без лишних слов спустить веревку с привязанным к ней деревянным ведром из окна притвора прямо в колодец, который, сделанный на века, продолжал упорно стоять в захваченном монастырском дворе.

Занятые своими делами и попытками попасть стрелами хотя бы в какой-нибудь из роев, возвращавшихся с лугов домой ночевать среди веток парящего дерева, болгары и куманы не заметили, как из одного монастырского окна спустилась длинная веревка, как ведро на конце веревки нырнуло в колодец и как потом поднялось, расплескав несколько капель воды. И только когда монахи в третий раз отправили вниз деревянную бадейку, стража осаждавших подняла тревогу. По приказу Шишмана один из наиболее ловких куманов, зажав в зубах нож, начал подниматься по веревке так быстро, что отец Григорий понял, что происходит, только тогда, когда увидел в окне бритую голову и выпученные глаза.

Монахи отпустили веревку. Но незваный гость уже успел схватиться руками за низ окна. Он был таким сильным, что ему не хватало совсем немного, чтобы перебросить тело в Савину келью на верхнем этаже притвора. Однако в этот миг Господь увел солнце с неба десятого дня после Воскресения. Радуница осталась где-то за Столовыми горами. По старинному завету самого Савы преподобному было позволено в этот момент уже закрыть ставни. Тисовое дерево прижало пальцы кумана, он испустил крик и сам отправился вслед за ним, догнав его уже на земле. Сила удара была такой, что зрение его растрескалось, слух рассыпался, а через рот вылетела вся оставшаяся жизнь.

Внутри, в катехумении, отец Григорий перекрестился за упокой души погибшего.

Снаружи, перед шатром, князь Шишман сплюнул. Потом подошел к колодцу и наклонился над ним. Отражение своего многострашного лица он оставил на поверхности воды – стеречь ее от братьев.

VII

Стог

Повсюду на горних полях рождались звезды. Ветер, видимо, дул резкими порывами – откосы сияния непрестанно падали все ниже. Из парящего монастыря доносились песнопения. Тем, кто был освобожден от бдения, клепала возвестили отдых. Матери учили детей принятым в народе молитвам. Разливался шепот:

– Сон мой, Боже, перекрести, Сны дурные унеси. Крест святой, меня в ночи До полночи сохрани, А с полночи ангелы, Святой Петр до зари. И во веки веков Сохрани меня, Бог.

Лучи роились вокруг церкви Святого Вознесения. Издали вся Жича, должно быть, походила на огромный, мягко покачивающийся, светящийся стог.

Ниже полей Господних, среди кустов пепельно-серого можжевельника, которым заросли пустоты, образовавшиеся в результате вознесения, лежа на спинах, чтобы не ломать себе шеи, расположились в дозоре посты куман и болгар.

Но даже несмотря на всю темноту ночи, видинскому князю Шишману мешала ясность горних небес. Он приказал зажечь горящие мраком факелы, лучины, светящие его тенью, густой, как смола. Один за другим злоносные светильники закутали землю в удушающую тьму…

И пока что на этом остановимся.

Книга третья

Престолы

Одиннадцатый день

Обиженные губы, увядшая борода и другие неприятности

– Дождя!

– Господи, даруй нам воду!

На стенах трапезной, притвора и церкви во многих местах были изображены миски, кубки, кувшины и иная трапезная посуда из обожженной глины, золота, меди или прозрачного стекла, до краев наполненная плеском воды. На той стене, где было нарисовано Крещение Христово, текла река Иордан, на некоторых других можно было видеть источники с мощными струями, с прозрачными кудряшками волн, расчесанными проворной кисточкой иконописца. Это и была вся вода, имевшаяся в монастыре на одиннадцатый день, если не считать двух скромных бадеек, зачерпнутых из колодца предыдущим вечером. И как ее ни пей, хоть быстрыми, хоть медленными глотками, одно несомненно – воды недостаточно. А нуждались в ней не только братья-монахи, защитники монастыря и многочисленные больные и немощные, нашедшие здесь приют, но и скотина, которая в хлеву ревом заявляла о своей жажде.