Осада

Октябрь 1448 г.

Косово

Лонго затаился, взгромоздив на себя пару мертвецов. Он выжидал, пока пройдет турецкая армия. Крестовый поход окончился поражением, и враги шли на запад, месили сапогами кровавую грязь. Вдали раздавалось пение труб: командиры разбитой армии крестоносцев созывали воинов. Доносился грохот барабанов, крики победителей, гнавшихся за побежденными. Наконец шум битвы стих. Звучали лишь стоны раненых да хриплое карканье пировавших воронов. Один уселся на труп неподалеку и принялся клевать лицо. Ну, раз явились стервятники, значит, битве уж точно конец. Дольше ждать не имеет смысла.

Лонго встал неуклюже — закоченел, лежа на сырой холодной земле. Пнул ворона — тот отлетел, злобно каркая. Вытянул меч: длинный, тонкий, темно-серой стали. Для кого-то битва кончилась — но только не для Лонго. Он осмотрелся: вдалеке виднелись враги, одинокие мародеры, ищущие поживу среди тысяч мертвецов. На грабителей Лонго внимания не обратил, их ничтожные жизни ему нужны не были. Нужна ему была жизнь турка с бледно-серыми глазами и ужасным шрамом, от виска до подбородка, на правой стороне лица.

В разгар битвы Лонго видел его за турецким строем, одетого в алый кольчужный кафтан. Турок ехал под золотым штандартом с конскими хвостами — три бунчука, знак визиря. Но как раз тогда турки прорвали строй христиан, крестоносное войско дрогнуло, зазвучали сигналы отступления, вскоре превратившегося в бегство. В хаосе резни Лонго прикинулся мертвым. Он искал этого человека годами и, в конце концов найдя, решил ни за что не упускать.

Ступая по мертвым, Лонго направился к неприятельскому лагерю. Когда он приблизился к шатрам, навстречу выскочили пятеро турок — не воинов, а ободранных башибузуков, крестьян, пригнанных Оттоманской империей воевать за ислам. Лишь один держал меч. Двое были с тяжелыми топорами, больше пригодными для рубки дров, чем для битвы, двое — вообще с дубинами, утыканными шипами. Они кинулись на Лонго, вопя по мусульманскому обыкновению: «Аллах! Аллах! Аллах!» Лонго их боевого клича не услышал. Он различал только тяжкий стук крови в ушах. Встал, подняв щит, изготовился.

В последний миг Лонго прыгнул влево, зашел с фланга, чтобы сразиться поначалу лишь с одним. Он отбил дубину щитом, полоснул клинком — турок грянулся оземь. Лонго бросился к остальным — вплотную дубинами и топорами не очень-то помашешь. Уклонился от неумелого удара, развернулся и плавно, точно полоснул нападавшего по лицу, тут же заколол другого, застигнутого врасплох. Оставив меч в груди убитого, Лонго выхватил из-за пояса кинжал, повернулся, швырнул — и проткнул горло еще одному турку. Тот выронил дубину и осел, окровавленный.

Заныл бок — вражий меч скользнул по кольчуге. Лонго развернулся, поднял щит и вовремя отразил удар, направленный в лицо. Безоружный, он отступил и посмотрел на последнего турка — огромного, длиннобородого. Тот ухмыльнулся, оскалив желтые гнилые зубы.

— Умри, неверный! — заревел турок.

Он замахнулся широко, целясь в грудь. Лонго притворно подставил щит, будто готовясь принять удар, но вместо того нырнул под клинок, двинул щитом в лицо. Турок отшатнулся, брызжа кровью из разбитого носа, выбрал жизнь, повернулся и, спотыкаясь, удрал.

Лонго высвободил меч, пощупал, морщась, бок — под кольчугой, должно быть, большой синяк. Похоже, повезло. Мечник поопытнее наверняка убил бы его. Вознеся хвалу Деве Марии, он ступил под прикрытие ближайшего шатра, осторожно выглянул. У множества костров суетились повара, но воинов виднелось немного. И желанной добычи среди них не было. Он уже отчаялся — но вдруг услышал ржание. Обернулся и увидел ехавшего через лагерь визиря, окруженного двумя десятками янычар в черной броне.

Думая лишь о мести, огнем пылавшей в душе, Лонго поднял меч и бросился на врага. Завидев одинокого воина, янычары выставили копья, оградили визиря. Лонго бежал прямо на острия. Он принял одно на щит, отбил другое мечом, врезался в янычара, опрокинув того на спину; крутнулся, уклоняясь от копья. Рубанул, развалив древко пополам, и начал неистово сечь, рубить, колоть, проламываясь к визирю.

Копье скользнуло по щиту Лонго, ткнуло в плечо. Не замечая боли, он ухватился за древко, дернул, потянул янычара вперед и рубанул сверху вниз. Краем глаза Лонго заметил сверкнувшую сталь, уклонился — едва успел! — от клинка, грозившего обезглавить. Он развернулся, размахивая мечом, отчаянно стараясь отогнать янычар. Лезвия скрежетали о кольчугу — он не обращал внимания. В ногу ударило копье — и Лонго упал на колено. Но, рыча от ярости и боли, он по-прежнему неистово рубил и колол. До визиря оставалась всего пара ярдов. Тонкое лицо врага избороздили морщины, борода и усы поседели, но сомнений не было: это именно он, турок с бледно-серыми глазами, кому Лонго оставил страшный шрам на лице много лет назад. Не в силах идти, Лонго пополз к нему, но янычары преградили путь. Лонго хотел пырнуть его, но кто-то схватил сзади, выкрутил из руки меч.

Глянув вверх, Лонго увидел над собой смерть: янычара с высоко поднятым ятаганом, выгнутое лезвие казалось черным под ярким солнцем. Страха не было — лишь горечь и сожаление об упущенной мести. Он различил зазубрину на длинном клинке, гладкую кожу рукояти, вздувшиеся на руке мышцы. Ятаган полетел вниз…

— Стой!

Ятаган замер в дюйме от шеи.

— Оставь его мне.

Янычары расступились, открыв огромного, в шесть с лишним футов роста, воина, широкоплечего, мощного, в черной броне, отороченном мехом плаще и желтых сапогах — знак командирского чина. Военачальник коротко переговорил с визирем. Тот развернул коня и уехал.

— Сопроводите визиря к султану! — приказал командир янычарам, выдергивая чудовищно длинный ятаган из ножен. — Я сам прикончу врага!

Он подошел к Лонго, легко размахивая огромным клинком. Но рубить не стал. Выждал, пока янычары отойдут подальше, и сунул ятаган в ножны. Протянул Лонго руку.

— Вставай! — приказал он.

Лонго, помедлив немного в нерешительности, ухватил предложенную руку и встал, морщась от боли в раненой ноге. Он посмотрел в лицо янычару, стараясь понять.

— Ты меня уже забыл? — спросил военачальник.

Лонго поморщился — боль мешала сосредоточиться — и вдруг вспомнил, где видел это лицо. Тогда оно было куда моложе. Тоньше и без шрамов — лицо мальчишки. Давным-давно в богом забытом лагере янычар оно принадлежало единственному, кого Лонго называл другом.

— Улу! — прошептал он.

Улу с нажимом проговорил:

— Лонго, ты спас мне жизнь когда-то. Теперь я плачу по долгам. Если хочешь уйти живым, поторопись. Направляйся на юг и моли Аллаха, чтобы мы больше не свиделись. Мы в расчете и при следующей встрече будем врагами. Прощай!