Осенние каникулы

Василий Поветкин

Взял гитару, взял пачку сигарет, денег не взял – их не осталось вовсе.

Нацепил наушники и вышел.

Подземный переход находится в пятнадцати минутах ходьбы от дома, или в пяти песнях, или, как было сегодня – расстояние составило одно «Русское поле экспериментов» и один «Зоопарк».

Мокро, сыро, и снова, снова горизонтальный дождь. Капюшон спасает кое-как, но идти недолго – я на месте.

Темно, даже тускло. Людей не очень много. Воскресенье…

Я мог бы выбрать любое место, где остановиться, чтобы играть, но я выбрал встать как всегда напротив

маленького, вмурованного в жёлтую стену, ларька. Продавщица (милая женщина где-то тридцати лет), кажется, очень довольна, когда я играю, и когда она может меня видеть.

Я мог бы настроить гитару дома, но мама со смерти отца не переносит дребезжание струн в своей квартире, поэтому я настроил её прямо перед игрой. Ну какое на слух? Конечно, через приложение. Я положил открытый чехол перед своими ногами.

Я мог бы играть что угодно, то есть, вообще всё, что угодно, даже сочинять на ходу мелодию и петь бессмысленные слоги, что я иногда делаю, но, конечно, не осенью и уж тем более – не в воскресенье.

Я не мог бы петь совершенно чисто, здесь уж много причин: в принципе недостаток таланта, вчерашняя ночь, тот факт, что я проснулся час назад и не распелся (никогда больше так не буду!), и, конечно же, что? Правильно, сегодня воскресенье – но это вы итак знаете.

Я и называть не буду, что я пел, вам самим всё понятно, тысячи раз, бывая в переходах, мы слышим одни и те же песни, но разве это плохо?

Пел, голос потихоньку просыпался, и что самое главное – люди кидали монеты, а значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день.

Но я их не просил специально – я просто пел, а они сами так решили, может, песни нравились, а может по лицу поняли, что вот эти копейки в чехле – это единственное, на что я буду жить ближайшее время.

Я полностью отдался процессу и – наконец-то! – больше ни о чём не думал, а самое главное – именно в это время люди не просто давали бедному парню на существование, но даже останавливались и подпевали.

Какие люди? Группа школьников, где-то седьмой класс, но они ничего не дали, остановились и чуть-чуть повизжали-подпели; пожилая женщина, прекрасно одетая, положила целых пять рублей; непонятный мужчина, который ни на секунду не остановился, или даже ускорил шаг, проходя мимо меня, но бросивший, кажется, рубль; парочки, парочки, парочки, но откуда они вообще взялись и с чего решили, что можно любить в это моросящее воскресенье?

Так продолжалось несколько часов, пока не произошло кое-что совершенное литературное и крайне неприятное.

Я почувствовал, а может, краем глаза и увидел, что на меня смотрят, и уже долго, но смотрят не так, как на музыканта. Какой-то хищный, неприятный взгляд. Я оглянулся, впрочем, не прекращая своих дел, и увидел… Митьку! А рядом с ним большого, злого, обременённого восьми классами школы и тремя – колледжа, образованием, субъекта. Митька показал на меня пальцем, и почему-то именно в этот момент музыка в переходе закончилась.

Митька и субъект начали на меня надвигаться. Я заметил, что под левым глазом у Митьки фингал, а сам глаз расплылся и не очень-то хотел открываться. Я почему-то подумал, что точно такой фингал в самом скором времени появится и у меня. Может, под обоими глазами. Может, только от одного удара.

– Ну что ты, *** ***? (нехороший и несколько подлый человек), – обратился ко мне субъект. Вопрос, конечно, замечательный, но в самом деле, что это я?

– Добрый день! – улыбаясь, поздоровался я с субъектом, руки, к слову не потянув.

Митька стоял сбоку и немного позади:

– Здорово, Митька! – обратился я к Митьке, но ни он, ни его отец (а это был именно его отец) не ответили взаимностью.

– Я тебе сейчас, *** (восклицание, усиливающее речь) покажу «добрый день», *** *** (нехороший и несколько подлый человек), – всё же поздоровался со мной субъект. Кстати, он говорил, не «что», а «шо» не сейчас, а «шчас». Зато *** *** он говорил великолепно.

Он подошёл совсем близко ко мне, а люди в переходе обходили нас по максимальной траектории и с максимальной скоростью.

Начался непродолжительный, но внушающий монолог:

– Ты, что *** (восклицание, усиливающее речь), совсем *** (перешёл всякие границы дозволенного), *** *** (нехороший и несколько подлый человек)? Ты чего моего Митьку, *** (восклицание, усиливающее речь), по всяким притонам *** (нехорошим) тягаешь, а? Ты *** (перешёл всякие границы дозволенного) *** что ли! Он же ещё мелкий совсем, ему пить вообще нельзя, у него, как это *** (восклицание, усиливающее речь), с желудком *** (неизвестного происхождение болезнь) какая-то! А он пришёл вчера в стельку!

Субъект немного перевёл дыхание. А я даже не успел положить гитару на чехол, она висела у меня на шее, и защититься я бы вряд ли смог. А надо бы.

– Значит так, *** (восклицание, усиливающее речь)! Сюда меня слушай, урод *** (я такого слово до этого не знал). Если ещё раз Митьку с собой куда-то позовёшь, я тебе…

Не буду приводить полную угрозу, иначе восьмёрка и шифт на клавиатуре попросту поломаются. В общем, субъект доходчиво дал понять, что мои встречи с Митькой крайне нежелательны, и что в случае, если они состоятся, субъект применит ко мне некоторую физическую силу.

И всё закончилось бы мирно и даже смешно, но в самую последнюю секунду, когда семейство собиралась идти дальше, субъект вдруг заметил-таки чехол, в котором лежали все мои средства на ближайший, неопределённый срок. Субъект с какой-то невероятной силой пнул чехол ногой, и монеты разлетелись по переходу…

И вот только тогда Митька с отцом ушли. Что больше всего меня поразило и расстроило, так это сам Митька. Мало того, что его вчера побил родитель, так он ещё очень зло и как-то по-детски жестоко улыбнулся мне в момент, когда отец толкнул его в плечо, призывая убираться от этого ***.

Конец ознакомительного фрагмента.