Осенний трон

Чедвик Элизабет

Он с утра охотился, но нашел время, чтобы переодеть котту и сапоги, хотя прерывистая царапина на щеке свидетельствовала о его охотничьем азарте, и от него до сих пор пахло потом. Хромота в тот день была едва заметна, а энергичность, с которой Генрих ходил по комнате, напомнила Алиеноре первые годы их супружества.

– Безмозглый мальчишка! – буркнул он,

замедлив шаг возле жаровни. – Юнцам надо перебеситься, но не в своем же доме! Я велел ему исполнить епитимью и предупредил, чтобы в будущем он вел себя поосторожнее. Все это страшно муторно и неприятно.

– Жаль, что никто ничего не замечал до тех пор, пока не стало слишком поздно. Неужели они ничем себя не выдавали?

– Я его отец, а не надсмотрщик! – огрызнулся Генрих. Он сел перед очагом и пошевелил кочергой обгорелые поленья, возвращая к жизни потухший было огонь. – Ее родителям тоже не мешало бы получше присматривать за дочкой, коли им не хотелось, чтобы у нее округлился живот. Где они были? Иоанн говорит, что она соблазнила его, и я вполне могу этому поверить. Это у нее в крови. Мать Амлена была потаскухой, не будем забывать об этом факте.

– Надеюсь, ему ты этого не сказал.

– Не считай меня совсем уж дураком. Он мой брат, и я нуждаюсь в его поддержке. А сейчас он разозлен и несчастен, со мной почти не разговаривает. Думает, что я должен был заковать Иоанна в кандалы и высечь. Ну да ладно, скоро придет в себя. – Генрих отставил кочергу. – Случаются вещи и похуже. На девчонке с радостью женится какой-нибудь граф. У нее хорошие связи, и она доказала, что не бесплодна. Ребенок, если выживет, будет полезен или для Церкви, или для государственной службы. Внебрачным детям высокого рода всегда находится хорошее местечко.

– И ты сам это продемонстрировал. Как я слышала, сын Иды де Тосни сейчас в Вудстоке. Ты всех своих подопечных девиц проверяешь в постели перед тем, как выдать замуж?

Даже в неярком свете от разгорающихся заново поленьев она видела, что Генрих помрачнел.

– Твой язык, дорогая супруга, рассечет и камень.

– Дело

не в моих словах, а в твоих поступках. Какой пример ты подаешь сыну? Он же видит, как ты себя ведешь. И ему остается либо последовать твоему примеру, либо возненавидеть тебя. Перед девицей де Тосни была Розамунда, и она умерла при родах, не так ли?

Генрих опять схватил кочергу и с силой сунул ее в самое сердце пламени. Алиенора, видя это, невольно вздрогнула, но сохранила невозмутимое выражение лица. Как и прежде, она с легкостью могла вывести короля из себя, но эта горькая забава больше не приносила удовлетворения.

– Не тебе рассуждать о том, какой пример надо подавать детям. – Он наблюдал за тем, как раскаляется в огне конец кочерги. – Чему они могли научиться от тебя? Только вероломству и непослушанию.

– Не я учила их этому. У них было множество куда более наглядных примеров.

Король отбросил кочергу, вскочил и снова заходил из угла в угол:

– Ох, меня тошнит от этих пререканий.

– Меня тоже. – От боли ее голос был тусклым. – Но это ничего не меняет. Мы не можем двигаться ни вперед, ни назад. Мы застряли. Я не планировала сражаться с тобой. Замуж за тебя я выходила с чистыми намерениями. И вот чем это все кончилось. – Алиенора смотрела на языки пламени, вырастающие из полена там, куда ткнул кочергой Генрих. – Летом ты прислал мне сундуки, полные мехов и тканей, – продолжила она. – И белошвейку, чтобы она шила новые наряды и составляла мне компанию. А еще кобылу и седло из красной кожи. Зачем? Вряд ли тебя замучили угрызения совести и вряд ли в тебе проснулась жалость. Чего тебе не хватает, супруг мой, если ты готов задабривать меня дарами после тех прегрешений, которые я в твоих глазах совершила?

На мгновение ей показалось, что он готов умчаться прочь, как обычно, и отдать приказ, чтобы ее немедленно отправили обратно в Сарум. Однако Генрих, вцепившись пальцами в кожаный ремень у себя на поясе, замер у окна.

Конец ознакомительного фрагмента.