Ошибка дамы с собачкой
Шрифт:
– Успокоила, мама. Отец должен быть нормальным, – отвечала Анна. Но про себя соглашалась – столько нежности, столько любви, столько мягкости было теперь в муже. И казалось, что Анну он немного забыл, а помнит и видит только дочь.
– Он очень хороший, ты несправедлива к нему, – только и сказала мать, – или вы что-то не договорили друг другу.
Мать удивила Анну: она точно сформулировала то, что мешало сейчас совместной жизни. И появление дочери тоже не спасло их семью.
Дочку назвали Натальей, и она оказалась прелестным ребенком, не капризным, послушным, почти не болевшим. Никаких особых проблем с воспитанием подрастающей дочери тоже
И вот однажды Игорь сказал:
– Я ухожу. Я больше так не могу.
Он в тот день пришел с работы рано и к появлению в доме Анны успел собрать все свои вещи.
– Хорошо. Ты поешь? Борщ еще горячий, – спокойно спросила его Анна, чем и вызвала первую мужнину истерику.
– Что ты за человек?! Из чего тебя слепили?! И кто лепил?! Ты же ничего не видишь, не чувствуешь, не понимаешь! – разорался муж так, что Анна впервые за все время испугалась.
– Что это с тобой?! – очень уж неудачно спросила она.
Игорь в изнеможении и бессилии опустил руки.
– Ничего, – тихо сказал он, – все хорошо. Только мы разводимся.
– Договорились, – подтвердила свое согласие Анна.
Жалела ли она об этом? Плакала ли она? Хотела ли первой позвонить, объясниться, вернуть его? Никто об этом никогда не узнал.
– Господи! Анна, ты, вообще-то, его хоть немного любила?! – в полном недоумении воскликнула расстроенная мать. – Ведь Игорь такой хороший, добрый человек. Он так любит дочь! Ты подумала об этом?! О дочери?!
– Откуда знать, может, именно о дочери я сейчас и думаю, – многозначительно ответила Анна.
Но мать махнула рукой. Отец вздохнул и опустил голову.
– Это все глупости! Понимаешь? Глупости! Вы их сами придумали, прикрылись ими. А сути вы не видите! Что ты молчишь?! Скажи, что я не права?!
Анна, сидевшая за кухонным столом и помогавшая резать салат, только пожала плечами. Она приехала навестить родителей, и меньше всего ей хотелось обсуждать собственный развод – слишком много всего разного пришлось бы самой себе сказать.
Потом, уже несколько лет спустя, они с Игорем случайно встретились. Бывший муж увидел ее в толпе, окликнул. А подойдя, обнял и поцеловал. И хотя они периодически перезванивались, – как-никак общий ребенок, – эта встреча больше напоминала свидание. Игорь, улыбаясь, взял Анну под руку и повел по улице. Они шли, похожие на счастливых супругов, и болтали обо всем: о дочери, о ее делах, о родственниках и общих знакомых. Разговор был легким, приятным, веселым, словно и недовольства не было, и ссор, и развода.
– Даже не знаю, сказать тебе или нет, – улыбнулся вдруг Игорь.
– Скажи, раз уж начал.
– Я тогда, после развода, такой злой на тебя был. Просто ужасно. Самому теперь стыдно. И даже хотел на твоей Покровской
– Сам ушел, а злой на меня был! – фыркнула Анна.
– Ну ты же так себя вела, так вела… Ты не оставила мне выбора!
– Так и женился бы. – Анна в упор посмотрела на бывшего мужа. – Я бы не возражала. Ты ей нравился, я это потом уже поняла. Ирка – умная, терпеливая, характер у нее справедливый. И вообще, она хорошая.
– Это ты у меня была хорошая, Анна! – сказала муж и тут же добавил: – Но что за камень у тебя в душе?!
– Какой камень? – не поняла Анна.
– Не знаю. Из прошлого, наверное. Он же тебе жить не дает. И тебе. И другим. Словно, ждешь ты чего-то и силы бережешь для другой, как тебе кажется, настоящей жизни.
Они после встречались, но больше никогда так не разговаривали. А Анна долго еще вспоминала неожиданную и несвойственную Игорю откровенность и мучилась беспокойными вопросами: почему подруга Покровская смогла оценить Игоря, а она, Анна, нет?! Чего недоставало ей?! Почему так сложились их отношения? И только ли дело в ее характере, не допускающем душевную близость?
После ухода мужа в жизни Анны мужчин было немного. Времени на них не оставалось. Мало времени, мало мужчин, мало чего-то своего, заветного, тайного – все было сосредоточено на ребенке. Пока дочь росла, об этом особенно не думалось, но с первыми свиданиями повзрослевшей Натальи одиночество объявило о себе громко и безаппеляционно. И Анна испугалась. Испугалась тихих вечеров и своего суетливого старания шагать в ногу с дочерью. Анна удивилась, когда поняла, что дочь давно перешла на «бег», что успеть за ней невозможно, да и не надо – стать частью ее взрослой жизни тоже не получится. Одиночество человека, который выполнил все, что надлежало выполнить, и теперь остался не у дел, тяготило и пугало. Сутки превратились в бесконечность, и со вздохом сожаления Анна вспоминала о тех тяжелых днях, когда она недосыпала и валилась с ног от усталости, пытаясь заработать деньги.
– Радуйся, ты вырастила ребенка. Она встала на ноги, не требует помощи, она скоро тебе будет помогать, – твердили знакомые женщины с некоторой завистью, но Анна появившееся свободное время и все происходящее понимала как наказание за неизвестный проступок.
Результатом той душевной паники стал роман с коллегой. Анна не могла сейчас вспомнить, любила ли она того человека, или все-таки она бросилась в эти отношения из-за безысходности и страха потерять связь с жизнью. Милые, уютные и слегка лживые, – когда оба героя романа такие внимательные, ласковые и умные, – эти первые дни ей понравились. Дни с короткими телефонными разговорами, вечера за нарядно накрытым столом, с бутылкой хорошего вина, прогулки, во время которых оба молчат так выразительно, что, кажется, говорят без остановки, дни с ощущением, что все впереди… Это все было прекрасно, пока не стало привычным и не исчезло в невзрачных буднях, мелких хлопотах и обычной лени.
Точно так же – с разговорами, обедами и ужинами и серьезными разговорами ни о чем – внезапно возникли и вторые отношения. На смену тем, с коллегой, пришли эти, тоже с человеком из ее профессии, чуть старше и чуть разведенным. Чуть – потому что бывшая жена служила пронзительным и устойчивым фоном. Этот второй мужчина был с характером тихим, с нравом въедливым, с манерами дотошными. Очень скоро Анне показалось, что ее жизнь превратилась в миллиметровую бумагу – все было расчерчено, разделено, чтобы поместиться в малюсенькие клеточки.