Ошибка комиссара

Шалашов Евгений Васильевич

Я тётушку внимательно слушал, не перебивая, хотя вопрос висел буквально на кончике языка — что же это за икона такая, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. Но спрашивать не потребовалось. Валентина Никодимовна сама перешла к этому вопросу.

— Когда стало понятно, что музейщик-то и не музейщик вовсе, и что интерес к определённой иконе у него совсем не научный, вспомнилась мне одна история. До войны ещё дело было, да и задолго. Точнее вот только не помню. Мы тогда в Ленинграде жили, и я, и братец мой Лев Никодимович, только ему много по разным районам мотаться приходилось, даже личную жизнь устроить некогда, долго холостяковал он. Вот как-то

был у меня в гостях, заскочил на маленько. только и успели чайку попить. А уходить собрался и протягивает мне свёрток, вроде книги размером. Ты, говорит, себе эту штуку оставь, а то не годится красному командиру икону-то при себе держать.

Тётушка вздохнула, уплыла куда-то мыслями на минутку. Я не подгонял.

— Развернула я свёрток, а там действительно икона. Лёва-то всю жизнь безбожником был, а тут такое… А он видит моё недоумение и говорит, что и сам бы давно выбросил, да один случай не позволяет. Ещё в гражданскую усмиряли они какой-то мятеж где-то в этих краях. Тяжело тогда пришлось, и бойцов много потеряли, да ещё и комиссар у него сбежал куда-то, людей бросил. Лёва уж думал, что и не выберется живым из той переделки. Но как-то странным образом всё вдруг устроилось. А когда он в спокойном месте «сидор» свой открыл, смотрит, а там поверх других вещей икона лежит. Вот эта — на мои руки показывает. И смущённо так говорит: ведь знал, что не могло быть у меня никаких икон в мешке. Откуда взялась — в толк не возьму. Вот и думаю, может это она меня от смерти уберегла?

Валентина Никодимовна опять замолчала. Теперь надолго.

— Вот с тех пор икона-то у меня и осталась. Уж не знаю, есть ли от неё какой прок. Но вот мы с Элей живы, хоть счастья-то большого и не видели. А Лёва, да и невестка моя сгинули в войну. Вот так-то.

Разбередил я старушкино сердце, оставить бы её в покое уже, но нужно дело делать.

— И где же эта икона?

— Так сейчас я! — засобиралась старушка. — Отойти-то можно ведь?

— Можно — можно, — успокоил я её.

Валентина Никодимовна ушла в сени, пошуршала там в кладовке и скоренько явилась с тёмной доской, на которой едва угадывался чей-то строгий лик, может быть и Николая Угодника, я в этих делах не сильно разбираюсь.

— Вот она. Я сразу после этого гостя и припрятала её на всякий случай.

Я взял икону в руки, повертел в разные стороны и пошёл в дом, к свету. Икона как икона, сделана из цельной доски, ничего к ней не приклеено ни сзади, ни спереди. Торцы доски все целы, пустот не имеется, я простучал, как умел. Никаких надписей, ни изначально относящихся к иконе, ни более поздних, от руки, что называется. Только на тыльной стороне какие-то невнятные, ни на что не похожие черточки. И что теперь, идти на поклон за комментариями к нашему «Роберту»? Я прислушался к своим ощущениям -= что-то не хочется. Сердобольная тётя Валя принесла мне старое увеличительное стекло со словами: мелкие буквы не вижу теперь, вот и пользуюсь. Не пригодится ли? Но и это приспособление к разгадке не привело.

Что ж, пойдём по среднему пути — не вашим, не нашим. Я вошёл в комнату, где Митрич караулил нашего злодея.

— Ну что, Митрич, как он тут?

— Смирный. Как и не супостат совсем, — ответствовал старик степенно.

— Тогда ему полагается премия, — сказал я непонятно и развязал «Роберту» руки.

Тот с удовольствием размял затекшие кисти, а я тем временем положил перед ним то, что он так долго и изобретательно искал. Осталось наблюдать и делать выводы.

«Роберт»

посмотрел недоверчиво на меня, я молчал. Тогда он схватил икону, перевернул её и начал крутить её и так, и этак, пытаясь что-то рассмотреть на тыльной стороне. Наблюдать за ним было изнурительно — это как будто умирающий от жажды человек видит за стеклом струю воды и предпринимает всякие дурацкие телодвижения, чтобы её достать.

Ага, не надо быть психоаналитиком, чтобы понять — товарищ пытался рассмотреть нечто именно на обороте иконы. Что там могло быть? Какая-то надпись? Схема? Зашифрованное послание к потомкам? Если вспомнить, что в первой жизни он, лишившись разума, кричал про сокровища, здесь и действительно могла быть схема какого-то места, которая истёрлась со временем. Что ж, по крайней мере понятно теперь, в какой части иконы она размещалась.

— Кранты твоему кладу, Роберт, — произнёс я. — Всё давным-давно извлечено и передано в пользу государства, как тому и быть положено.

И едва увернулся от взбесившегося пленника. Даже вдвоём с Митричем мы не сразу совладали с ним. Откуда сила взялась? Пришлось опять разместить его на полу под лавкой, только вместо самовара на ней теперь разместился Митрич. Роберт изрыгал проклятия в адрес всех подряд: сатрапа Митрича, поганого милиционера, дуры Аэлиты, но больше всех доставалось какому-то козлу деду.

Я наклонился к лежащему, а вдруг в этом неконтролируемом поносе что-нибудь интересное проскочит:

— Какая у деда фамилия?

— Сапожников, козёл! — на автомате выдал «Роберт».

И то хорошо. Не врут обычно в такие минуты. Я ещё немного послушал его стенания, но ничего стоящего больше не уловил. Зато появилась одна мыслишка. Нет, даже две.

Я вернулся к женщинам на веранду. Хорошо, что Аэлита не слышала выступления этого хмыря, а то случился бы ещё один сеанс разочарования в людях.

— Валентина Никодимовна, а фамилия Сапожников ничего вам не говорит? Может быть, брат называл когда-нибудь?

Тётя Валя погрузилась в воспоминания, и я понял, что процесс этот быстрым не будет. Ладно, пусть подумает. Лишь бы только с результатом. А я перешёл к второму вопросу.

— А у вас случайно «синей» лампы нет?

«Синие» лампы во все времена были в каждой приличной семье. Ими лечили простуды, насморки и даже гаймориты, не знаю только, насколько успешно. А уж у фельдшера такая лампа и подавно должна быть.

— А как же! — оторвалась от воспоминаний тётя Валя. — Я мигом!

Я прекрасно знал, что «синяя» лампа — совсем не то, что мне сейчас нужно, а именно ультрафиолетовый излучатель. Та «лечебная» лампа является источником инфра-красного излучения, то есть теплового. Но я, помнится, где-то читал, что некоторая часть ультрафиолетового спектра в «синих» лампах всё-таки имеется. Так что почему бы и не попробовать? Чем чёрт не шутит?

Я взял принесённую лампу и осветил ею тыльную сторону иконы. И — Бинго! Невозможное стало возможным. Под мрачно-тусклым светом стала отчётливо видна какая-то схема. Ай да я! Пойти, что ли, обрадовать нашего кладоискателя? Я тут же раздавил тщеславную мысль — не время хвастаться.

Да тут ещё и тётя Валя добавила интриги.

— А ведь я вспомнила про Сапожникова. И правда, упоминал эту фамилию братец-то, как раз тогда и упоминал, когда икону принёс. Ещё посмеялся, что фамилия самая комиссарская, рабочая, не то, что у него, а носитель её трусом и подлецом оказался. Это ведь его сбежавший комиссар из того подавления мятежа.