Ошибка Либермана
Шрифт:
— В последнее время я его не видел, — сообщил священник. — Он иногда приходит в холодную погоду, ест вместе с нами.
— Где бы я мог его найти? — спросил Хэнраган.
— Надо спросить Вако Джонни, — предложил Паркер. — Он приходил вчера вечером. Думаю, еще здесь. Пойдемте со мной.
Священник прошел вперед по коридору и спустился по небольшой лестнице в тесное подвальное помещение. Он остановился у двери слева и открыл ее. Угол комнаты занимал потертый коричневый диван из магазина Армии спасения, напротив него — два
— Вако Джонни, — обратился к нему отец Паркер. — Это детектив Хэнраган. Он ищет Жюля. Ты можешь ему помочь?
Вако Джонни оторвал взгляд от чашки и посмотрел на полицейского:
— Что Бродяга натворил?
— Мне не известно, натворил ли он что-нибудь, — сказал Хэнраган. — Нам нужна его помощь.
Хэнраган придумал было историю, которая должна была заставить Вако Джонни разговориться, но, помня, что находится в церкви, не смог выдавить ее из себя.
— Доллар не одолжишь? — спросил Вако Джонни.
— Эй, — вмешался отец Паркер. — Ты можешь ответить, а можешь не отвечать, но цену здесь не устанавливай.
— У меня есть тридцать центов, — сказал полицейский. — Тридцать медяков. Тебе они могут пригодиться.
Синие глаза Вако Джонни заблестели.
— Я не дурак, мистер коп, — заявил он. — Бродягу я не продам за тридцать медяков. И что вы за коп? Вам от меня что-то надо, а вы меня оскорбляете.
— Я усталый коп. Почему тебя называют Вако Джонни?
— Не помню, — ответил бродяга. — Это вроде бы связано с тем, чем я занимался. Может, с цирком. Я то ли наездником был, то ли стрелял.
— Жюль, — напомнил отец Паркер.
— Когда погода позволяет, Жюль обретается возле пляжа на Чейз, под волноломом у скал, — сообщил Вако Джонни. — Знаете, где игровая площадка? По ночам он иногда спит там, в трубе, которая похожа на грузовик. Копам его не видно, и они не могут дать ему пинка. Вот все, что я знаю.
— Спасибо, — сказал Хэнраган. — Я дам отцу Паркеру пять долларов для тебя — на кофе и еду.
— Хорошо, — отозвался Вако Джонни. — Я отмечу их в налоговой декларации как благотворительное пожертвование.
Отец Паркер рассмеялся, Вако Джонни беззубо усмехнулся, снова блеснув синими глазами. Хэнрагану было не до смеха. Он повернулся, направился к двери и поднялся по лестнице. Священник шел следом.
— Можно задать вам вопрос? — спросил отец Паркер, когда они вернулись в вестибюль.
— Мне надо идти, святой отец, — ответил Хэнраган, неловко глядя на часы. Пора было выпить пива.
— Вы ведь Билл Хэнраган, верно? — спросил священник.
— Верно.
— Пойдемте со мной, — сказал отец Паркер. Он повернулся и открыл двойные двери.
Хэнраган помедлил, а затем пошел за священником. Отец Паркер преклонил колена и перекрестился. Хэнраган последовал его примеру, но в сокращенном варианте. Миновав проход, они повернули к алтарю. Иисус смотрел на них сверху. Иисус плакал.
Справа от алтаря находилась дверь. Паркер вошел, оставив ее открытой для Хэнрагана.
— Мой кабинет, — сказал священник.
В просторном помещении царил беспорядок. Хэнраган подумал, что кабинет Паркера скорее похож на то, что в то утро Либерман ожидал увидеть дома у своего напарника.
— Вот, — сказал священник.
На стенах висели фотографии, преимущественно футболистов. Большинство снимков было подписано. Пока Хэнраган смотрел на них, отец Паркер нашел тот, который искал.
— Вот, — повторил он, и Хэнраган взглянул на фото. На снимке было четверо мужчин — трое белых, один чернокожий. Хэнраган узнал себя, но не других.
— Так это вы? — сказал Хэнраган. — Шустрый Паркер?
— Я был Шустрым Паркером, — сказал священник. — Как и вы, повредил колено. Вы сказали мне о своем в тот день, когда был сделан этот снимок. На встрече выпускников в семьдесят восьмом году.
— Я даже не узнаю других, — проговорил Хэнраган, внимательно разглядывая снимок.
— Я тоже, но вас помню.
— Давно это было.
— Не так уж давно, — заметил Паркер. — Вы ведь католик?
— Я оставил достаточно улик. Мое имя, например. Но мне надо идти, святой отец. Может быть, я зайду как-нибудь, и мы сможем поговорить о футболе.
— У вас усталый вид, Хэнраган.
— Мысли замучили. Но мне пора. Я сам найду дорогу.
Хэнраган повернулся и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Постоял там несколько секунд, вздохнул, повернулся и постучал в дверь.
— Войдите, — сказал Паркер.
Священник сидел за своим захламленным столом, вытирая лицо мятым полотенцем.
— Святой отец, — произнес Хэнраган, — я хочу исповедаться.
— Дайте мне несколько минут, чтобы принять душ и переодеться, и я встречу вас наверху, — сказал священник.
Хэнраган кивнул, вышел и закрыл за собой дверь. Церковь была по-прежнему пуста. Хэнраган шел по проходу и чувствовал дрожь в коленях — они так же дрожали, когда он мальчишкой исповедовался перед матерью. Хэнраган сел в заднем ряду и попытался привести свои мысли в порядок, но образы, имена, гнев, печаль накатывали волнами. Мертвая женщина, Морин, сыновья, Либерман, даже китаянка, с которой он познакомился прошлой ночью и которая — он был уверен — смотрела на него с пониманием, не обманувшись его грубостью.