Ошибка природы
Шрифт:
Он помолчал. А потом проговорил:
— Я боюсь ее в той же мере, в какой — боюсь за нее. Я не знаю, что мне делать. После смерти Игоря она заменила мне его, став дочерью. Тем более что ее родители пять лет назад погибли в автомобильной катастрофе. Не обижайте ее, Саша, хотя бы потому, что она все-таки сирота, а сироту обижать грешно!
— Я постараюсь ей помочь. Правда, постараюсь!
— Вы с ней чем-то схожи.
— Вы об этом уже говорили мне. Жаль, тогда я не обратила на это внимания!
«Сегодня
Кокетливо изогнутые ресницы, алые губы, зовущие к поцелую, и…
Что-то я забыла. Ах да…
Я засунула во внутренний карман куртки револьвер, который навязал мне Лариков. Сама я не люблю оружия, но эти ребята не понимают красоты, поэтому вполне вероятно, что придется доказывать свою индивидуальность с помощью этой славной маленькой «игрушки»…
Теперь я была готова к бою.
Из зеркала на меня смотрела вполне хорошенькая фемина — надо же, что способна сделать с людьми косметика!
Телефон надрывался. Отсутствие Эльвиры пагубно сказывалось на необходимости оторваться от самосозерцания.
Я подняла трубку.
— Сашка, мы же договорились! — заорал Лариков.
— Да, — улыбнулась я. — Правда, не помню о чем.
— Сашка, зачем тебе это все? Ты же знаешь, что убийства не их рук дело!
— А Игорь Затонский? — спросила я в ответ. — А будущие убийства, которые они, смею тебя заверить, совершат? Знаешь, Ларчик, канализационную трубу лучше вовремя перекрыть. Чтобы потом не воняло!
— С тобой напрасно спорить?
— Ага. Я весьма упрямая девица.
— Хотя бы скажи, где вы встречаетесь.
— В консерватории, — призналась я. — У нас общий вкус. Оба любим Вивальди… Правда, странно?
«В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе».
На протяжении всего концерта я повторяла про себя эту фразу.
Он смотрел на меня искоса, явно пытаясь понять, сколь долго я еще буду играть.
Аркадий Воробьевский.
Такой утонченный, цитирующий Сартра и тем еще более отвратительный.
Я сидела с закрытыми глазами, чтобы не встречаться с ним взглядом. Обсуждать моего любимого Вивальди с этим человеком казалось мне глубочайшим оскорблением памяти композитора.
Прозвучал финал. Зал взорвался аплодисментами. Оркестранты вышли на третий поклон.
«Ваше время истекает», — сказал мой внутренний голос.
Я поднялась. Мне показалось, что в публике мелькнули три очень хорошо знакомых мне лица. Но всех троих заподозрить в интересе к классике я никак не могла, ибо от них слышала очень нелестные отзывы о моих «скрипочках».
Лицемерный Воробьевский помог мне надеть куртку. Я подняла на него глаза. Он улыбался.
Честное слово, такая у него была улыбочка, что меня передернуло!
Мы вышли на улицу. Я остановилась и достала сигарету. Стоп!
Мой карман был пуст!
«Ну и дура ты, Сашка, — ругнула себя. — С твоей наивностью только в библиотеке работать! Как же ты могла его там оставить?»
Но с другой стороны — куда бы я его еще дела?
— Да, Саша, револьвера там больше нет, — услышала я голос позади себя. — Неужели вы думали, что, подавая вам куртку, я не проверю кармашек?
Я обернулась. Воробьевский смотрел на меня холодными и насмешливыми глазами. Может быть, если бы не это его дурацкое высокомерие, я бы напугалась. Но обычно в такие моменты меня разбирает холодная злость и я начинаю переходить границы разумного.
— Надо было думать, что вам хватит подлости шарить по чужим карманам, — усмехнулась я. — Моя беда в том, что я вечно думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле.
— Фотографии, — протянул он руку. — Вы грозились принести мне фотографии…
— А зачем они вам?
— За-чем?
Он округлил глаза.
— Да затем, что так надо, милая девочка. Я борюсь за ваше будущее.
— Серьезно?
Я рассмеялась.
— Что тут смешного?
Его глаза сузились.
— Просто я охотнее представляю себе свое будущее без вашего в нем участия!
— Потому что вам не хватает широты взглядов. Ладно, давайте не будем вести наш спор. Вы отдаете мне фотографии, и мы расходимся. Вас это устроит?
— А Таня Глухарева?
— При чем тут она? Я не знаю, где эта ваша Таня!
— Тогда о чем речь? — пожала я плечами. — Мы собирались обменяться, разве нет? Я отдаю вам ваши бесценные «компроматы» на вашего любимого Мещерского, вы мне — Таню. Кстати, а что ж вы сами не стремитесь к власти? Ах да… Так безопаснее — управлять из-за спины. В случае чего всю собственную дурость свалите на Мещерского… Кстати, странная у вас компания. Как это вас на всех хватает? Ах да, быть лидером общества и быть свободным от общества никак нельзя… Вот и якшаетесь то с «трудовиками», то с «рерихианцами», то с наркоманами, которых потом подставляете. Это называется — «мы сидим себе, а денежки идут».
— Мне кажется, вам недостает интеллигентности.
— А мне кажется, что ее недостает именно вам, — парировала я. — Уж как вы в ваших книжонках корежите русский язык, с ума сойти! Что у вас там за «изгой еси молодцы»? А с историей вы уж точно не в ладах! С какого, простите, перепугу Стоунхендж князь Олег построил? Ничего странного в том, что темные массы подростков рванули за вами! Странно только, что при этом вы слушаете Вивальди! Или он тоже тайный славянин? И в его «Временах года» вам мерещатся напевы языческих славян? Надо быть последовательным!