Ошибка Заклинателя
Шрифт:
— Как хорошо… — простонал он, не прекращая биться над нею.
За парочкой мелких толчков шла череда глубоких проникновений. В эти моменты заклинатель сильнее сжимал зубы на ее соске и Эмма чувствовала себя распятой добычей. Ей было так хорошо, как никогда в жизни. Кровь бурлила, горячее тело содрогалось над нею, между ног хлюпало внушительное оружие, плечи сжимали сильные руки, удерживая ее на месте.
— Я больше не могу, — запросила она пощады. — Ах… Мн… Еще немного.
Словно почувствовав зародившуюся в ней нужду, Адам напрягся и принялся двигаться еще резче, еще глубже, не
— Неужели, — хрипло признался Адам. — Это на самом деле так? Теперь я понимаю, — сказал он устало закрывая глаза, все еще нависая над ней. — Отчего они готовы глотку друг другу разорвать.
5.9
— Кто? — спросила Эмма.
Адам не ответил, он нежно терся носом о ее шею, счастливо мыча. Потом встрепенулся, просительно заглянул в глаза, испуганно спросил:
— Госпожа должна была испытать удовольствие…
Эмма вдруг засмеялась, столь разительной была разница между резкой атакой всего пару минут назад и нынешней неуверенностью на красивом лице заклинателя.
Он побледнел от страха:
— Так плохо? Еще есть время, госпожа, дождитесь неумелого слугу.
Эмма продолжала смеяться, так как часть заклинателя, все еще остававшаяся в ней, вразрез с его словами начала наливаться и наступать.
— Ах, — всхлипнула она. — Я поняла — ты ревнуешь. Ревнуешь этого достойного во всех отношениях незнакомца, которого вознамерился привести ко мне.
Адам еще больше испугался:
— Нет, я не смею, госпожа! Поверьте, я буду очень послушным.
— Ха! Да ты хитрый лис, а не паинька, но твоя нижняя часть не в пример честнее.
Адам совсем смутился и собрался выйти из нее, но в Эмме вновь принялось подниматься томление. Каждое касание к заклинателю сводило с ума и заставляла желать близости.
— Мне хорошо с тобой. Очень-очень, — заверила она его.
Адам испустил вздох облегчения.
— Наверное, я не смог бы уйти, — признался он.
— Рада слышать, — ответила она и потянулась за поцелуем.
Наверное заклинатель не умел сдерживаться в постели, потому что и второй раз вышел бурным. Эмме пришлось вновь хвататься за него, чтобы остаться на плаву. Адам двигался в ней и из уголков глаз капали горячие слезы. Он обхватывал ее руками, прижимал к груди, целовал так, будто желал раствориться, пока бедра лихорадочно наступали, даря сладкую негу.
После второго раза внизу все ныло. Адам порывался обмыть ее, но Эмма попросила побыть немного одной.
Подле купальни вечерний ветерок лениво шелестел в кленах. Распустившиеся ночные цветы источали приторно сладкий аромат. Вода была прохладной, в самый раз для разгоряченного тела. Эмма погрузилась в купальню с головой. Между ног защипало, вода забилась в ноздри и уши. Все ощущения чувствовались очень остро.
Эмма осознала, что это тело отныне и вправду принадлежит ей. Вернее она — его пленница. Она застряла в этом мире, как захваченная на космический корабль мышь. Как бы она не скребла металлические стенки, не видать родного поля.
Родители… Она не могла думать о них. Слишком остро и больно, невозможно представить как им сейчас. Невозможно смириться с тем, что она потеряла. Разве можно разменять это на заклинателя, далекого, как встреченный на базаре улыбчивый турист, который пытался заманить ее замуж выкупом в три верблюда.
Эмма вынырнула и беззвучно заплакала. Тщедушное тело на каменном бордюре тряслось от истерики. Попытка прекратить вела лишь к бурным всхлипам. Эмме пришлось зажать сама себе рот.
5.10
Она чувствовала, что совершила ошибку. Ей казалось, она стала грязной. Потихоньку наплыв эмоций утих. Она спокойнее задышала, отыскала полотенце, вытерлась, поражаясь тому, как мягка ткань. Как же сильно она должна была тереть себя прежде, чтобы кожа раскраснелась.
Дав время прийти в себя, Эмма умыла лицо, вгляделась в собственное отражение в темной воде, покрытой лунными бликами. Веки чуть припухли, но на юном лице с огромными голубыми глазами выглядит незаметно.
«На правой щеке — родинка, между бровями — щербинка, пусть и еле заметная», — отметила Эмма. — «Или Адам художник, или лепил меня из по образу и подобию кого-то настоящего. А может из трупа.»
Ей стало не по себе от последней мысли и Эмма немедленно направилась искать заклинателя.
Адам ждал у задней двери в дом, тактично уважая просьбу побыть в одиночестве. Глаза совсем темные, шальные, видимо донеслись по протянутой между ними связи отголоски истерики. Услышав звук шагов, он сразу же поднял голову, и стремительно оказался рядом, участливо заглядывая в лицо.
— Госпожа плакала? — испугался он.
Завладев ее рукою, он принялся прощупывать пульс. Длинные пальцы бережно танцевали по запястью, найдя искомое застыли. Лицо Адама оказалось слишком близко, Эмме вновь пришлось отвернуться, чтобы не засматриваться на чуть дрожащие губы заклинателя.
— Госпожа оказалась права, — наконец заключил он, убирая руку за спину. — Овладение субстанцией Хуа окончено. Опасности, что дух самовольно покинет тело больше нет.
Адам кашлянул и густо покраснел, но заставил себя окончить.
— Повторять содеянное сегодня больше нет нужды. Только, если госпожа сама пожелает.
Эмма долго молчала, потом наконец нашла в себе силы спросить.
— Теперь, когда я стала узницей этого тела… Что со мной будет? — спросила она своего единственного собеседника и создателя.
— Что госпожа пожелает, — тихо ответил Адам. — Долг слуги заботиться о госпоже.
— Я боюсь… — призналась Эмма.
— Чего? Слуга обеспечен и сможет предоставить госпоже достойные покои и удобства.
— Я думаю не о себе…
Эмма тяжело вздохнула. Сердце болело при воспоминании о родных. Острый стыд за содеянное жег внутренности. При мысли о том, что невозможно вернуться домой, ее окутывал липкий страх. Вслух Эмма сказала совсем другое:
— Я не хочу зависеть от тебя, Адам… В моем мире я рано научилась полагаться на собственные силы. Мне важно чувствовать тоже самое и тут.