Ошо: Будда-хулиган, который «никогда не рождался и никогда не умирал»
Шрифт:
А течение болезни все обострялось и обострялось. Ошо становится все более и более слабым, и боль в желудке нарастала. Ему сделали рентген желудка, но ничего не было обнаружено.
«Боль двигалась к его чакре-хара, и он сказал, что, если она достигнет этой чакры, его жизнь будет в опасности. Он выглядел так, как будто он был все меньше и меньше связан с этим миром»
Именно в это время его доктора забили тревогу по поводу того, что он, возможно, был отравлен. Образцы крови Ошо, волос и мочи вместе с рентгеновскими снимками и его историей болезни были посланы в Лондон для изучения патологами и экспертами. И те после детальных и утомительных исследований пришли к заключению, что симптомы, от которых страдает Ошо с тех пор, как он был посажен в тюрьму правительством США, могут быть вызваны только отравлением тяжелыми металлами, например таллием.
19 января Ошо становится все хуже и хуже. Как вспоминает его секретарь, каждое движение его тела было явно агонизирующим. Секретарь сказал Ошо, что он думает, что Мистик умирает. Тот кивнул в ответ. Секретарь предложил вызвать кардиолога и приготовиться к стимуляции сердца. Но Ошо ответил: «Нет, просто позвольте мне уйти. Существование определит свое время». По признанию Ошо, он слишком долго держал свою боль в себе, но «жить в этом теле стало адом». «Вселенная сама отмеряет свой срок»… Слова, достойные Мистика. В последних словах, обращенных к ученикам, звучит просьба «Никогда не говорите обо мне в прошедшем времени». После этого Ошо закрывает глаза и мирно уходит.
Врач объявил о смерти Мистика в семь вечера 19 января, когда все собрались в зале для медитаций на ежедневную встречу. Через некоторое время, когда печальная весть разнеслась по всей общине, тело Ошо приносят в зал, где проходит десятиминутное прощание. Ошо просил, чтобы его сожгли после смерти немедленно. Он не хотел, чтобы ему поклонялись, как святому; он хотел, чтобы его сожгли, как обычного человека.
Ма Прем Шуньо вспоминала:
«Я помогала нести Ошо в Будда-холл, где мы положили его на подиум на носилках и покрыли розами. На нем была его любимая роба и шапка с жемчугом, которая была подарена ему японской ясновидящей. Десять тысяч будд праздновали. Мы понесли его к месту сожжения. Это был длинный путь по запруженным улицам Пуны. Было темно, и там были тысячи людей. Я не могла оторвать глаз от лица Ошо. Весь путь были музыка и пение. Место для сожжения находится рядом с рекой, оно находится во впадине, и там есть место для тысяч людей, чтобы смотреть сожжение».
Два дня спустя пепел Ошо перенесли в зал Чжуан-цзы. Там он долгие годы проводил беседы и встречался с саньясинами и посетителями. По воле Ошо пепел ставят на мраморную плиту в центре комнаты. Рядом укрепили табличку со словами, которые за несколько месяцев до того надиктовал сам Ошо.
«Ошо никогда не рождался, никогда не умирал, просто гостил на этой планете с 11 декабря 1931 по 19 января 1990».
Это печально, когда землю покидают последние мистики. С их уходом — пусть даже уходом во имя прихода homo novus — трудно мириться. Нам остаются их портреты, их труды, и — это все…
И тут я как будто увидела его улыбку. Взгляд путешественника, который странствовал долгое время и теперь видит вдалеке свой дом. И та улыбка напомнила мне, что Мастер оставил нам еще и свою мечту.
Мечта стала Международной общиной Ошо в Пуне, которая процветает и превращается в великолепное место отдыха, медитаций и самораскрытия. Ошо, конечно, это не может заменить, но зато может укрепить его присутствие здесь.
Ошо говорил, что не нужно вспоминать его, нужно вспоминать себя. Мы вспоминаем Гаутаму Будду, Иисуса Христа, Конфуция, Кришну… И это не помогает нам вспомнить самих себя. Поэтому, заявлял Мастер, он хотел бы, чтобы мы забыли его полностью. И простили его, потому что забыть его будет трудно… Но не это важно. Важно помнить себя, потому что только воспоминание преображает. А Ошо — он не может пойти с нами. Он может только показать свет луны…
Как много хочется спросить у Мистика, но время на исходе…
«Мистик, а ты уверен, что будешь существовать в какой-либо форме после ухода из этого мира?»
«Я буду существовать вне форм…»
«Вечно?»
Утихает голос, утекает:
«Я был здесь вечно и буду вечно…»