Осип Мандельштам: Жизнь поэта
Шрифт:
Заключительные страницы этой книги Мандельштам дописывал летом 1924 года в доме отдыха ЦЕКУБУ, в подмосковной Апрелевке. По—видимому, тогда же «Шуму времени» было дано его заглавие, восходящее не только к знаменитому fuga temporis—«бег времени», много позже подхваченному Ахматовой, но и к следующему фрагменту романа Андрея Белого «Серебряный голубь»: «…август плывет себе в шуме и шелесте времени: слышишь – времени шум?» [387]
В конце июля Мандельштамы переехали на жительство в Ленинград. Поселились они в самом центре города, на Большой Морской, сняв две комнаты в квартире актрисы—конферансье М. Марадулиной. Сохранилось подробное описание Мандельштамовского скромного жилья, выполненное дотошным П. Лукницким: «От круглого стола – в другую комнату. Вот она: узкая, маленькая, по длине – 2 окна. От двери направо в углу – печь. По правой стене – диван, на диване – одеяло, на одеяле – подушка.
387
Андрей Белый. Избранная проза. М., 1988. С. 182.
388
Мандельштам в архиве П. Н. Лукницкого. С. 112.
В Ленинграде поэт получил дополнительный источник дохода: по предложению Самуила Маршака Мандельштам взялся писать детские стихи. С детьми Осип Эмильевич почти всегда легко находил общий язык. «Он ведь был странный: не мог дотронуться ни до кошки, ни до собаки, ни до рыбы… – в 1940 году рассказывала Анна Ахматова Лидии Чуковской… – А детей любил. И где бы он ни жил, всегда рассказывал о каком—нибудь соседском ребеночке». [389]
Хотя Надежда Яковлевна позднее и сетовала, что Маршак своей редактурой «сильно испортил» детские книжки поэта «Два трамвая» и «Шары», [390] необходимо отметить, что многие стихотворения Мандельштама для маленьких были ориентированы в первую очередь как раз на стихи Маршака «о простых вещах и простых отношениях между ними». [391] Некоторые учитывали также опыт «лесенки» Владимира Маяковского:
389
Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Т. 1. М., 1997. С. 198.
390
Мандельштам Н. Воспоминания. С. 163.
391
Гаспаров М. Маршак и время//Даугава. [Рига], 1987. № 11. С. 103.
Некоторые – приспосабливали для нужд детской поэзии нарочито инфантильную манеру Мандельштамовского учителя – Иннокентия Анненского:
– Эх, голуби—шары На белой нитке, Распродам я вас, шары, Буду не в убытке! …………………………………….. Топорщатся, пыжатся шары наливные — Лиловые, красные и голубые…(Мандельштам. «Шары»)
Покупайте, сударики, шарики! ………………………………… Шарики детски, Красны, лиловы, Очень дешевы!(Анненский. «Шарики детские») [392]
В одном из ленинградских издательств с Мандельштамом встретился будущий прославленный драматург, а тогда – начинающий поэт для детей Евгений Шварц, в чьем дневнике находим беглый набросок к Мандельштамовскому портрету: «Озабоченный, худенький, как цыпленок, все вздергивающий голову в ответ своим мыслям, внушающий уважение». [393]
392
Ср. также у Маяковского: «Шары—колбаски. / Летай без опаски».
393
Шварц Е. Живу беспокойно… Из дневников. Л., 1990. С. 343.
В сентябре 1924 года в Ленинград на короткое время приехал Пастернак, который несколько раз заходил к Мандельштамам в гости. В письме, отправленном Осипу Эмильевичу 19 сентября уже из Москвы, Борис Леонидович сетовал, что ему так и не довелось послушать Мандельштамовскую прозу. Дружеским и чуть шутливым жестом завершается
394
Пастернак Б. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. М., 1992. С. 155.
Рождество Мандельштамы справляли с Бенедиктом Лившицем и его женой. «Мы с Надей валялись в спальне на супружеской кровати и болтали, – вспоминала Екатерина Лившиц, – дверь была открыта, и нам было видно и слышно, как веселились наши мужья». [395] Новый, 1925 год они встретили вместе с Б. Бабиным и его женой – знакомыми Мандельштамовской юности.
В середине января 1925 года на Морской впервые появилась Ольга Александровна Ваксель.
395
Лившиц Е. Воспоминания//Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 90.
2
Ольга Ваксель или Лютик, как ее называли родные, познакомилась с Мандельштамом в коктебельском доме Волошина. Осенью 1920 года Ваксель занималась в кружке молодых поэтов, руководимом Гумилевым. Потом искала себя в самых разных областях: играла эпизодические роли в кино, подрабатывала манекенщицей на пушных аукционах, корректором, табельщицей на стройке. «Лютик была красива. Светло—каштановые волосы, зачесанные назад, темные глаза, большие брови» (из воспоминаний И. Чернышевой). [396] «Ослепительная красавица» (отзыв Анны Ахматовой). [397] «Хороша была как ангел. Ничего подобного в жизни не видела» (признание Надежды Мандельштам). [398]
396
Цит. по: Смольевский А. Ольга Ваксель – адресат четырех стихотворений Осипа Мандельштама // Литературная учеба. 1991. № 1. С. 163.
397
Там же.
398
Цит. по: Нерлер П. М. В поисках концепции: Книга Надежды Мандельштам об Анне Ахматовой на фоне переписки с современниками // Мандельштам Н. Об Ахматовой. М., 2007. С. 35.
История кратких, но бурных взаимоотношений Ольги с четой Мандельштамов изложена в дневниковых «Записках» самой Ваксель и во «Второй книге» Надежды Яковлевны. Эти две версии совершенно по—разному трактуют поведение Ольги и, главное, – поведение Мандельштама в момент решительного объяснения. У обеих женщин имелись очевидные резоны кое в чем отступить от объективной истины, а потому наиболее уместным кажется предоставить слово и Ольге Ваксель, и Надежде Мандельштам.
Версия Ольги Ваксель:
«Он повел меня к своей жене (они жили на Морской); она мне понравилась, и с ними я проводила свои досуги. <…> Иногда я оставалась у них ночевать, причем Осипа отправляли спать в гостиную, а я укладывалась спать с Надюшей в одной постели под пестрым гарусным одеялом. Она оказалась немножко лесбиянкой и пыталась меня совратить на этот путь. Но я еще была одинаково холодна как к мужским, так и к женским ласкам. Все было бы очень мило, если бы между супругами не появилось тени. Он, еще больше, чем она, начал увлекаться мною. Она ревновала попеременно то меня к нему, то его ко мне. Я, конечно, была всецело на ее стороне, муж ее мне не был нужен ни в какой степени. Я очень уважала его как поэта, но как человек он был довольно слаб и лжив. Вернее, он был поэтом в жизни, но большим неудачником. <…> Для того, чтобы говорить мне о своей любви, вернее о любви ко мне для себя и о необходимости любви к Надюше для нее, он изыскивал всевозможные способы, чтобы увидеть меня лишний раз. Он так запутался в противоречиях, так отчаянно цеплялся за остатки здравого смысла, что жалко было смотреть. <…>
Я сказала о своем намерении больше у них не бывать; он пришел в такой ужас, плакал, становился на колени, уговаривал меня пожалеть его, в сотый раз уверяя, что он не может без меня жить и т. д. Скоро я ушла и больше у них не бывала. Но через пару дней Осип примчался к нам и повторил это все в моей комнате, к возмущению моей мамаши, знавшей его и Надюшу, которую он приводил к маме с визитом. Мне едва удалось уговорить его уйти и успокоиться». [399]
Версия Надежды Яковлевны:
399
Цит. по: Полякова С. В. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. С. 172–173.