Осиротевшее царство
Шрифт:
— Мне Бог поможет, сестрица; у меня будут опытные руководители и помощники.
— Первым вашим руководителем и помощником, государь, буду я, — вслушиваясь в разговор, происходивший между братом и сестрою, самоуверенно проговорил Меншиков.
— Вы, князь? — быстро спросил Пётр, стараясь скрыть своё неудовольствие.
— Да, ваше величество, на то было желание покойной императрицы.
— Хорошо, князь… я… я… постараюсь выполнить это желание. Пойдём, сестра, поклониться телу нашей покойной бабушки-императрицы.
Император-отрок, проговорив
Всё, чего жаждал Меншиков, теперь было достигнуто. Он стал чуть ли не полновластным властелином над всею Русью, регентом государства. Верховный тайный совет не ограничивал его власти. Члены совета беспрекословно делали то, что хотел Меншиков, и горе было тому, кто в чём-либо не соглашался с ним. Его слово, его послание было для всех законом.
Сразу же по кончине императрицы Меншиков показал свою власть, и некоторые родовитые вельможи принуждены были покинуть не только двор, но и Петербург. Прежде всего Меншиков постарался отдалить от императора Петра II Долгоруковых, и для этого из дворца перевёз юного императора в свой новый роскошный дом.
Пётр не любил Меншикова. Да и мог ли он любить человека, который сделал так много зла его покойному отцу, царевичу Алексею? С большой неохотой ехал Пётр в дом временщика.
— Ах, Наташа, как в ссылку иду я в дом Меншикова; ненавистен он мне, да и дом его, и его дочь, моя невеста, также ненавистны, — тихо сказал он, расставаясь с сестрой.
— А ехать тебе, Петя, надо.
— Да, надо… Но я скоро, Наташа, снова вернусь во дворец, только уже не таким, как теперь уезжаю из дворца, — значительно посмотрев на сестру, проговорил император-отрок и крепко обнял её.
— Поедемте, государь, всё готово, — торопил Меншиков Петра. — В моём доме, государь, вам скучно не будет. Я и моя семья постараемся доставить вам всякое удовольствие. Мы все так вас любим, а в особенности моя старшая дочь.
— Вы думаете? — быстро спросил Пётр у Меншикова.
— Я уверен, государь.
Меншиков видел и сознавал, что его дочь Мария не нравится государю; но это не мешало ему надеяться, что он станет тестем императора.
«Тогда я буду на высоте величия. О, тогда все мои враги будут трепетать предо мною, и власть моя будет тогда неотъемлема! Я — тесть императора. И во что бы то ни стало я достигну этого», — так раздумывал Меншиков дорогой, сидя в роскошной карете рядом с императором Петром, которого он вёз в свой дом.
Увы! Его враги, во главе которых стояли Долгоруковы, не дремали и деятельно подготовляли способы к свержению его. Путь для этого у них был — князь Иван Долгоруков, к которому Пётр II был чрезвычайно привязан. Хотя император и был временно разлучён со своим любимцем, но Долгоруковы не теряли надежды на то, что он настоит на возвращении к себе князя Ивана Алексеевича, а тогда вновь явится для них возможность воздействовать на монарха-отрока в желательном для них направлении, и, наконец, добиться низвержения всесильного Александра Даниловича.
V
— Что это, княжич, ты невесел, что свою буйную головушку повесил? — весело проговорил Лёвушка Храпунов, подходя к своему задушевному приятелю, Ивану Алексеевичу Долгорукову, сидевшему за столом в таверне, что находилась на «проспекте», близ реки Невы.
Эта таверна называлась «Рог изобилия», и её содержал немец Карл Циммерман. Она в то время играла немаловажную роль: в неё с целью кутежей собиралась вся знатная молодёжь, а также и офицеры. Карл Циммерман умел потрафлять своим высокородным гостям, и золото из карманов гостей, посещавших «Рог изобилия», переходило в большие карманы угодливого немца.
Молодой князь Иван Долгоруков часто бывал у Циммермана в таверне и оставлял там много денег со своим товарищем, офицером Преображенского полка Храпуновым.
— А, Лёвушка, здорово! — поднимая голову и радуясь приходу товарища, промолвил он.
— Да с чего ты, Иванушка, голову-то свою опустил? — переспросил у товарища офицер Лёвушка Храпунов. — С Меншиковым не поладил, что ли?
— Что Меншиков? Не страшен он мне, Лёва!
— Ты правду говоришь. Иванушка, бояться Меншикова тебе не след. Против него у тебя есть защитник, посильней и могущественнее Меншикова.
— Ты про государя говоришь? Так до него меня теперь не допускают. Меншиков к себе увёз государя и стережёт его как цербер. Ну да авось ненадолго. Пётр-то Алексеевич сильно меня любит и, наверно, скоро призовёт к себе! Да и впрямь, кто лучше меня его повеселить да позабавить может? Эх, скорей бы это случилось! Уж посмеёмся мы тогда над Алексашкой!
— Тише, Иванушка, что ты кричишь? У Меншикова везде есть уши и глаза.
— Дай только подрасти императору, он обрубит у Меншикова долгие уши и выколет его не в меру зоркие глаза.
— Ох, Иванушка, с тобой как раз наживёшь беду немалую. Тебе хорошо — у тебя, говорю, есть заступа. А за меня кто заступится?
— А я-то? Забыл про меня? Меншикову хотелось услать меня из Питера куда-нибудь подальше, да не пришлось.
— Император заступился за тебя?
— Да! Меншиков задумал женить государя на своей дочери, но это ему не придётся, — посматривая из предосторожности по сторонам, тихо проговорил князь Иван.
— Как не придётся? Да ведь княжна Мария Александровна уже объявлена невестой государя.
— Что же из того? Только объявлена. А ведь и в самый девичник часто свадьбы расходятся.
— Знаешь, Иванушка, лучше оставим про то говорить. Не место и не время. Ты лучше скажи мне причину своей печали.
— Что говорить! Ты моему горю, Лёвушка, не поможешь.
— А кто знает? Может быть, и помогу Ты только скажи… ведь знаешь, что я для тебя вдрызг расшибусь.
— Спасибо, спасибо, Лёвушка… Слушай… влюблён я…
— Так с того и тоскуешь? Это на тебя не походит.
— А ты спроси, товарищ, в кого я влюблён-то?